Шри Ауробиндо. Основы индийской культуры
Шрифт:
Таким образом, по сути индийское устройство было сложной системой общинной свободы и самоопределения, каждая групповая единица общества жила собственной естественной жизнью и управляла своими делами, обособленная от всех прочих естественной демаркационной линией своей сферы и ее пределов, но связанная с целым хорошо понятыми отношениями, каждый являлся партнером всех остальных в правах и обязанностях коллективного существования, выполняя собственные законы и правила, осуществляя в своих границах административные функции, объединяясь с другими при обсуждении и регулировании вопросов взаимного или общего интереса и тем или иным образом, в зависимости от своей значимости, представительствуя в общих ассамблеях царства или империи. Государство, монарх или высшая политическая власть являлись инструментами координации, общего контроля и эффективности; власть могла быть верховной, но не абсолютной, ибо всегда бывала ограничена Законом и волей народа, во внутренних же делах ее функцией было партнерство с другими членами социо-политического целого.
Такова была теория, принцип и реальная конституция индийской системы, комплекса социальной свободы и самоопределения при наличии верховной координирующей власти в лице монарха и совета, обладающих достаточной силой, положением и престижем, но ограниченных в своих правах и функциях, ибо они одновременно и контролируют других, и находятся под их контролем, выступают в качестве партнеров во всех областях, участвуют в регулировании и администрировании коллективного существования, и все вместе, монарх, народ и общины, составляющие его, обязаны поддерживать обуздывающее их ярмо Дхармы. Более того, экономические и политические аспекты жизни общества составляли только часть Дхармы, но часть не обособленную, а неразрывно связанную с прочими вещами, с религиозной, этической и высшей культурной целью социального существования. Этический закон окрашивал собой политику и экономику, воздействуя на каждый поступок монарха и его министров, на совет и ассамблеи, на личность и на группы,
3
Социо-политическая эволюция индийской цивилизации, насколько можно судить по имеющимся данным, прошла четыре исторические стадии: первая – это простая арийская община, затем длительный переходный период, в течение которого национальная жизнь перепробовала достаточно много вариантов политических структур и их синтеза, третья стадия ознаменовалась окончательным становлением монархического государства, координирующего целый комплекс элементов общинной жизни народа в региональных и имперских рамках, и последняя – эпоха упадка, которая включила в себя междоусобную рознь, застой и вторжение новых культур и систем из западной Азии и Европы. Характерной чертой трех первых стадий является поразительная прочность и стабильность во всех формациях, здоровая, витальная, мощная эволюция жизни народа, которой эта фундаментальная консервативная стабильность системы придала размеренный ритм, несколько притормаживая ее, отчего строительство, жизнеспособность и полнота структуры приобрели только большую основательность. Даже в период упадка эта основательность противится деструктивным процессам. Верхушка структуры разваливается под давлением чужеземного, но основа сохраняется очень надолго, и где она может противостоять вторжению, там многие ее характерные черты до конца доказывают способность возрождения в былой форме и духе. Так и сейчас, хотя вся старая политическая система исчезла и уже сведены на нет ее последние живые элементы, создавший ее особый склад социального ума и темперамента сохранился даже при нынешнем политическом застое, слабости, извращенности и распаде, и, вопреки бросающимся в глаза тенденциям и явлениям, при малейшей возможности свободы действовать на собственный лад он двинется не по пути западной эволюции, а по пути возобновления творчества своего духа и, возможно, откликаясь на побуждения, которые начинают неясно формироваться в передовых умах расы, поведет ее к закладке третьей стадии общественной жизни и духовной основы человеческого общества. В любом случае, долговременная стабильность его конструкций и величие жизни, протекавшей в них, безусловно не являются признаком неспособности, а скорее доказывают замечательный политический инстинкт и способности культурного ума Индии.
Принцип, заложенный в основу конструкции, неизменно присутствовавший при строительстве, расширении и перестройке индийской системы, был принципом органичной, самоопределяющейся коллективной жизни – самоопределяющейся не только в массе и методом механизма голосования, поверхностно избирающим корпус представителей, представляющих всего лишь политический ум части нации – единственное, на что способна современная система, – но самоопределяющейся во всех пульсациях жизни общества и индивида. То был свободный, синтетический коллективный порядок, а состояние свободы, на которое он был нацелен, подразумевало не столько личную, сколько общинную свободу. Поначалу проблема была достаточно простой, поскольку во внимание нужно было принимать только два общинных образования: деревню и клан, племя или маленький региональный народ. Свободная органичная жизнь деревни зиждилась на системе самоуправляющейся общины, которая действовала столь эффективно и надежно, что просуществовала чуть ли не до наших дней, не поддаваясь износу времени, вторжениям иных систем, и только недавно была уничтожена паровым катком безжалостной и безжизненной британской бюрократической машины. Весь народ, живший по деревням преимущественно сельским хозяйством, составлял единое религиозное, социальное, военное и политическое целое, управляя собой через свои ассамблеи, самити, под верховным руководством монарха – еще без четкого распределения функций, без деления на классы, без разделения труда.
Достаточность этой системы только для простейших форм сельской и пасторальной жизни, только для мелких народов, живущих на очень ограниченной территории, выдвинула проблему развития более сложной общественной системы, а также видоизмененного и усложненного использования фундаментального индийского принципа. Сельский и пасторальный уклад, сначала распространившийся по всем арийским общинам, криштаях, всегда оставался широкой основой, но на ней стала развиваться все более разветвленная надстройка торговли, промышленности, разнообразных искусств и ремесел, узкая надстройка специализированных военных, политических, религиозных и просветительских профессий и функций. Деревенская община сохранялась в качестве стабильной единицы – крепкое семечко, нерушимый атом социальной системы, – но прорастала групповой жизнью десятков и сотен деревень, каждая под руководством собственного главы, каждая с собственной административной организацией, и по мере того, как клан разрастался в целый народ – через завоевания или слияние с другими – он становился составной частью царства или конфедерации республик, а те, в свою очередь, своим кругом, мандалой, делались составными частями более крупных царств и, наконец, огромных империй. Проверкой гения Индии в сфере социально-политической организации стало успешное использование принципа общинной, самоопределяющейся свободы и порядка для целей разрастающегося в новых обстоятельствах развития и порядка.
Столкнувшись с этой необходимостью, индийский ум разработал стабильную социо-религиозную систему из четырех ступеней. Внешне она может показаться всего лишь ужесточенным вариантом знакомой социальной системы, какая естественным образом возникала в то или иное время у большинства народов: жречество, военная и политическая аристократия, класс ремесленников, свободных землепашцев и купцов, пролетариат, состоящий из рабов и свободных работников. Сходство, однако, носит чисто внешний характер, что же касается духа индийской системы четырех варн, чатурварна, то он совершенно отличен. В поздние ведические и ранние эпические времена четырехступенчатое подразделение общества являлось одновременно религиозным, социальным, политическим и экономическим его каркасом; внутри этого каркаса каждой ступени было отведено свое, присущее только ей место, но ни в одном роде жизненно важной деятельности это место или позиция не были обособлены от других. Это чрезвычайно существенное для понимания древней системы обстоятельство было затемнено ложными представлениями, которые сложились в результате неверного толкования или преувеличения более поздних явлений и условий, относящихся уже к эпохе упадка. Например, брахманы не обладали монопольным правом ни на сакральное образование, ни на высокое духовное знание и связанные с ним возможности. Вначале мы видим своего рода состязание между брахманами и кшатриями за духовное верховенство, и кшатрии в течение долгого времени противятся притязаниям ученого жреческого сословия. Однако, в конечном счете, брахманы, которые в качестве правоведов, учителей и священнослужителей посвящали все свое время и энергию философии, науке и изучению священных текстов, возобладали и обеспечили себе прочное и весьма внушительное превосходство. Класс ученых жрецов сделался авторитетом в области религии, хранителем священных текстов и традиции, истолкователем законов и шастр; брахманы были признаны как учителя во всех сферах знания, они стали религиозными наставниками или гуру для других сословий, из их среды вышли если и не все, то большинство философов, мыслителей, литераторов, ученых. В их руки в целом перешло изучение Вед и Упанишад, хотя сакральные книги были всегда доступны всем трем высшим сословиям; в теории они были недоступны шудрам. Тем не менее на самом деле даже в позднейшие времена ряд религиозных движений сохранял существенный элемент былой свободы, открывал всем доступ к высшему духовному знанию; как в самом начале мы видим среди ведических и ведантистских риши выходцев из различных классов, так и до самого конца мы обнаруживаем, что йогины, святые, духовные мыслители, новаторы и восстановители религии, религиозные поэты и певцы, носители живой духовности и знания, отличного от традиционной учености, представляют все классы общества, включая и шудр, и даже самых презираемых и угнетенных неприкасаемых.
Четыре сословия выстроились в жесткую социальную иерархию, но за вычетом неприкасаемых у каждого сословия существовала собственная духовная жизнь и своя функция, определенное социальное достоинство, образование, кодекс социальной чести и этика, свое место, свои обязанности и права в коллективном целом. Система также автоматически закрепляла разделение труда и твердый экономический статус вначале по наследственному принципу, хотя соблюдался он все же больше в теории, чем на практике, потому что никто не был лишен права или возможности богатеть и делаться фигурой в обществе, администрации или политике либо через приобретенное влияние, либо в силу собственного статуса. Ибо в конечном счете социальная иерархия не являлась одновременно иерархией политической: все четыре сословия имели долю в общих политических правах гражданина, имели свои места и влияние в ассамблеях и органах администрации. Следует отметить, что – по крайней мере по закону и в теории – женщинам в древней Индии, в противоположность другим древним народам, не было отказано в гражданских правах, хотя на практике равенство оказывалось бесполезным из-за социальной подчиненности женщины мужчине – за весьма редкими исключениями – и ее поглощенности домашними хлопотами; однако в дошедших до нас документах женщины фигурируют не только в ролях цариц и администраторов, но и воительниц на поле боя – таких примеров немало в истории Индии – и выборных представительниц в органах власти.
Вся индийская система была построена на тесном соучастии всех четырех групп в общей жизни, причем каждая доминировала в своей области: брахманы – в религии, учености и литературе, кшатрии – в военном деле, в управлении государством и в межгосударственной политике, вайшьи – в приумножении богатства и развитии продуктивной экономики, но никто, включая и шудр, не был лишен своей доли в делах общества, действенной роли и голоса в политике, администрации, судопроизводстве. В результате старинная индийская система так и не развилась, во всяком случае прочного развития не получили те формы исключительного правления одного какого-то класса, которыми в течение столь долгого времени и столь заметно была отмечена политическая история других стран. Жреческая теократия на манер тибетской или правление земельной и военной аристократии, которое столетиями существовало во Франции, в Англии и в других европейских странах, или торговая олигархия как в Карфагене, в Венеции – все эти формы правления были чужды индийскому духу. Известное политическое верховенство ряда великих кланов кшатриев во времена войн и междоусобиц, во времена стремительных экспансий, когда кланы и племена развивались в национальные государства и царства, продолжавшие сражаться за гегемонию и превосходство, упоминается в текстах традиции Махараштры, в более грубой форме мы снова сталкиваемся с этим явлением в средневековой Раджпутане; однако для древней Индии это была лишь преходящая фаза, и верховенство одного сословия не исключало политического и общественного влияния других, ни одно из сословий не могло установить жесткий диктат и подавить свободную жизнь многочисленных социальных групп. Демократические республики промежуточных эпох были, по всей вероятности, попытками сохранить во всей полноте древний принцип активного участия всего общества в работе ассамблей – они не были демократиями греческого образца; олигархические республики возглавлялись клановыми правительствами или управлялись более ограниченными по представительности сенатами, включавшими в себя почетнейшие элементы общества; со временем они превращались в советы или ассамблеи, куда уже входили представители всех четырех сословий, как и в позднейшие придворные советы и органы городского самоуправления. В любом случае это приводило к возникновению системы, в которой по-настоящему ни у одного сословия не было преимущества над другими. Соответственно в Индии мы не обнаруживаем ни борьбы между патрицианским и плебейским элементами общества, ни противостояния между олигархической и демократической идеей, которые кончались бы установлением абсолютистской монархии, что характерно для бурной истории Греции и Рима; мы не обнаруживаем и серии форм правления, возникающей из противоборства классов, – вначале правит аристократия, потом в результате революций к власти приходят люди с деньгами и профессиональные классы, буржуазные режимы индустриализируют общество, правят им и эксплуатируют его от имени народных масс, и наконец, нынешний поворот в сторону правления пролетариата или людей труда, что мы и видим в современной Европе. Индийский ум и темперамент, не столь интеллектуальный и жизненный, а скорее интуитивно склонный к синтезу, более гибкий, чем у западных народов, пришел не то что к идеальной общественной и политической системе, но, по крайней мере, к разумному и прочному синтезу – не к опасно шаткому равновесию, не к компромиссу или сделке – всех природных сил и сословий, к органичной и жизненной координации, уважающей свободное функционирование всех органов коллективного тела и потому застрахованной – не от распада, постигающего все человеческие системы, но хотя бы от органических нарушений и болезней.
На вершине политической структуры находились три органа власти: монарх и его совет министров, столичная ассамблея и общая ассамблея всего государства. Члены совета и министры набирались из всех сословий. В совет входило фиксированное число представителей брахманов, кшатриев, вайшьев и шудр. Вайшьи обладали даже численным преимуществом, но только потому, что они численно составляли самую большую общину, вишах: в арийской общине с древних времен вайшьями считались не только крупные и мелкие торговцы, но и ремесленники разных профессий и земледельцы – таким образом, их было очень много; брахманы же, кшатрии и шудры, сколь значительным бы ни было влияние первых двух, как социальные группы появились сравнительно поздно и уступали вайшьям по численности. Только после смуты, вызванной подъемом буддизма и брахманистской перестройкой общества в эпоху культурного упадка, масса землепашцев, ремесленников и мелких торговцев в значительной части Индии была низведена до уровня шудр, небольшая группа брахманов возглавила социальную иерархию, а между ними оказалась тоненькая прослойка кшатриев и вайшьев. Совет, представлявший по своему составу все общество, был высшим исполнительным и административным органом, его согласие было необходимо на любое серьезное действие монарха в области управления, финансов, политики и всего круга общественных интересов. Монарх, министры и совет с помощью целой системы органов администрации надзирали за всеми делами государства и контролировали их. Власть монарха без сомнения росла с течением времени, и он часто склонялся к тому, чтобы действовать по собственной воле и инициативе, тем не менее, пока система сохраняла жизнеспособность, монарх не мог безнаказанно выступать против или просто игнорировать мнение министров и совета. Даже такой, казалось бы, могучий и своенравный монарх, как великий император Ашока, в конечном счете потерпел поражение в конфликте со своим советом и был принужден практически отказаться от власти. Министры и совет могли и часто принимали меры к низложению непокорного или некомпетентного монарха, которого заменяли другим членом той же династии, или даже возводили на престол представителя новой династии; несколько исторических перемен было осуществлено таким путем, например, династическая революция, в результате которой династия Маурья уступила место Сунгам, или другой случай, положивший начало императорской династии Канва. По конституционной теории и на практике монарх имел право действовать только через совет, при помощи своих министров, его личные решения становились законными только при согласии министров и при условии, что они соответствовали функциям монарха, предписанным Дхармой. Поскольку по сути совет являлся настоящим центром власти или центром действия, а в его состав входили представители всех четырех сословий, основные элементы социального организма, монарх тоже мог быть только активным главой этого властного центра, но не мог, как было бы при автократическом правлении, сам быть Государством или владельцем страны и, ни перед кем не отчитываясь, лично управлять нацией послушных подданных. Послушание народа относилось к Закону, к Дхарме, а эдикты монарха в совете были только административными мерами, направленными на служение Дхарме и ее поддержание.
В то же время небольшой орган типа совета, постоянно испытывающий на себе влияние монарха и министров, будь он единственным центром управления, выродился бы в инструмент автократической власти. Однако в государстве было еще два могучих органа власти, которые шире представляли социальный организм, являли собой более близкое выражение его ума, жизни и воли, не зависящих от непосредственного влияния монарха, обладающих большой и постоянной административной силой и правами административного законодательства, способных в любую минуту ограничить верховную власть, поскольку неудовлетворяющего их монарха, непопулярного или самовластного, можно было сместить или, на худой конец, заблокировать его действия, пока он не уступит народной воле. Речь идет о великих городских и всеобщих ассамблеях, заседавших порознь для реализации своих специфических прав и вместе – для рассмотрения дел, касающихся всего народа [141] . Паура, или городская ассамблея, постоянно действовала в столице царства или империи – а по-видимому при имперской системе подобные, менее крупные, органы существовали и в главных городах провинций, которые некогда сами были столицами независимых царств и управлялись ими – и была составлена из представителей городских гильдий и кастовых организаций, принадлежавших ко всем сословиям или, по крайней мере, к трем низшим. Гильдии и кастовые организации тоже были органичными, самоуправляющимися составными общества как в сельской местности, так и в городах, и верховная ассамблея граждан являлась не искусственным, но органичным представительством коллективной совокупности всего организма, как он существовал в границах метрополии. Ассамблея управляла всей жизнью города, действуя непосредственно или через подчиненные ассамблеи, административные органы или комитеты, в которых могло быть по пять, десять или больше членов, при помощи правил и декретов, обязательных для исполнения гильдиями, а также непосредственно контролировала коммерческие, индустриальные, финансовые и муниципальные дела гражданского общества. Но вдобавок ассамблея представляла собой властную структуру, с которой надо было консультироваться и которая имела право принимать участие в делах всего государства, иногда отдельно, иногда совместно со всеобщей ассамблеей, а ее постоянное присутствие и функционирование в столице превращало ее в реальную силу, с которой должен был считаться и монарх, и его министры, и совет. В случае конфликта с министрами или губернаторами даже гражданские парламенты в отдаленных провинциях могли выражать неудовольствие нарушением своих прав и привилегий, действиями правительственных администраторов и добиваться их смещения.
141
Факты, касающиеся этих органов, – я отобрал лишь те, которые требовались для освещения этого вопроса, – почерпнуты мной из просвещенной и скрупулезно документированной работы мистера Джаясвала на эту тему. (примечание Шри Ауробиндо)