Штормовое предупреждение
Шрифт:
Карен кивает.
– Да, чтобы убедить меня в обратном, понадобятся серьезные доказательства. Тогда возникает вопрос: кому выгодно убийство Фредрика Стууба? Есть версии?
– Только самые очевидные. Думаю, внук, который ему наследует.
– Габриель, так его зовут? А как его фамилия?
– Стууб. Он носит фамилию матери, она замужем не была.
– Да-да, конечно, вы говорили, отец неизвестен?
– Ходят слухи про Аллана Юнсхеда, и это бы, пожалуй, кое-что объяснило.
– Про того самого Аллана Юнсхеда?
Бюле
– Где именно на острове обретается “ОР”?
– База у них возле Тюрфаллета, ближе к Скальвету, на другой стороне острова. А что? Вы же не собираетесь туда ехать?
Карен пожимает плечами.
– Не сейчас, но Юнсхед сидел по меньшей мере за два убийства, и коль скоро он как-то связан с жертвой, придется с ним потолковать.
– Если не считать факта, что Юнсхед опять за решеткой, уже несколько месяцев, – невозмутимо вставляет Бюле. – Вдобавок он, говорят, серьезно болен, так что наверняка не миновать разборок по поводу того, кто станет президентом после него.
Значит, Юнсхед опять в кутузке, этого Карен не знала.
– А что вы имеете в виду, говоря, что если Габриель сын Юнсхеда, то это бы многое объяснило? Он что, тоже состоит в “ОР”?
– Неофициально. Но они пользуются услугами иных “неорганизованных” граждан, которые каким-то образом с ними повязаны.
Бюле пальцами рисует в воздухе кавычки. Карен подавляет содрогание.
– Это точно известно или просто слухи?
– Увы, последнее…
– Значит, Габриель, возможно, из этих неорганизованных?
– Да, возможно, или этакий hang around [5] . Возле их базы ошивается довольно много молодых парней, норовят подмазаться к главарям. Габриель сейчас судится из-за опеки, потому я и подчеркиваю, что шансы на членство в группировке у него не больно-то велики, по крайней мере пока развод окончательно не оформлен. Но мы с ребятами несколько раз натыкались на него наверху, в “ОР”, так что рыльце у парня явно в пушку.
5
Прихвостень (англ.).
Карен утирает рот, откидывается на спинку стула, смотрит на коллегу.
– Господи, вы что же, все обо всех знаете тут на острове? Да вам просто цены нет.
Турстейн Бюле пытается скрыть довольную улыбку.
– Я ведь всю жизнь здесь живу, а как полицейский волей-неволей видишь в людях и менее приглядные стороны, вы же сами знаете. Но такие подробности мне известны, собственно, лишь о тех, что живут в окрестностях Скребю. А Габриель в одном классе с нашей Триной учился, я же говорил.
– Где он работает?
– У Гротов, на винокурне. По-моему, за бутилирование отвечает или за что-то в этом роде.
Карен легонько усмехается. Визит на винокурню
– Н-да, семейство Хусс и впрямь докатилось, – задумчиво роняет Бюле и встает, чтобы налить по чашке кофе. – Старик-то Альбин вряд ли бы обрадовался, если б знал, что его родич будет работать у Гротов.
Карен напрягает память.
– Вы об Альбине Хуссе, угольном бароне?
Бюле кивает, наливает кофе.
– Выходит, Гертруд и Фредрик в родстве со старым Хуссом? – задумчиво говорит Карен. – То есть, возможно, тут замешаны деньги?
Турстейн Бюле с улыбкой качает головой:
– Не так много, как вы думаете. Ведь во времена старика Хусса именно угольные разработки приносили большой доход, но у него не было сына, одни только дочери, которым дело не передашь. Хусс до самой своей смерти правил железной рукой. А в середине семидесятых, когда дело возглавил бедолага Ивар, внук его, годы расцвета уже миновали. Думаю, лет через восемь-десять, не больше, кризис стал фактом, а потом все быстро покатилось под гору. Ведь все было против него – и конъюнктура, и импортные цены, и скудеющие пласты, однако в прекращении добычи винили одного только Ивара Трюсте.
Ивар Трюсте. Карен смутно припоминает это имя, мелькавшее в интервью и статьях середины восьмидесятых. Перед глазами всплывает неясный образ загнанного мужчины с печальными глазами. Но контуры образа расплывчаты, ей самой было тогда лет двадцать, и думала она о совсем другом.
– Больших капиталов там уже нет, – продолжает Бюле. – А вот земли по-прежнему много, правда не на побережье и не плодородной. Кое-что они явно продали под пастбища, только вот здешние цены с хеймёскими не сравнить.
– Когда закрылись последние разработки, не помните?
– Оба разреза действовали еще в начале девяностых, Карбю и тот, что выше, в Ховнесе, а вот последнюю шахту закрыли в восемьдесят девятом, я точно помню. Полгорода без работы осталось, буча поднялась – будь здоров. Сплошные разводы да нищета. Моя сестра и зять тоже пострадали, как и многие другие. Когда шахту закрыли, зять потерял все и запил. А четыре года спустя покончил с собой, в сорок шесть лет.
– Да, помню, рассказывали, что некоторые пытались прорваться домой к владельцу и отдубасить его хорошенько. Стало быть, речь шла об Иваре Трюсте, внуке старика Хусса?
Бюле кивает.
– Да, Ивару нелегко пришлось. Кстати, он до сих пор жив. Если можно назвать это жизнью. Сидит в интернате в Люсвике, с головой у него совсем худо. Альцгеймер, говорят.
Карен отмечает, что за то короткое время, какое они провели вместе, Бюле стал гораздо разговорчивее. Утренняя выходка Брудаля, похоже, забыта, и Карен с благодарностью думает, что осведомленность Бюле насчет обитателей Ноорё будет весьма полезна. Она отгоняет досаду на то, что коллега к месту и не к месту вставляет “ведь” да “вот”. Будто все, что он рассказывает, известно каждому. Наверно, так и есть, каждому, кто здесь живет, думает она.