Штосс(Повесть с продолжением)
Шрифт:
— Я схожу с ума, я сумасшедший, сумасшедший.
И Лугина охватил такой страх, что ему захотелось метаться, исступленно звать на помощь, но он только сжал со всей силой кулаки и посмотрел на себя в зеркало, тонко и сомнительно усмехаясь.
Нарочно театральным движением оправил он волосы тощей и нежной рукой и отошел от зеркала тихо.
Он точно играл с тем, другим, трясущимся от страха сумасшедшим с желтым лицом, выглянувшим на него из зеркальной тьмы.
— Нет-с, нет-с, господин Лугин. — шептал он. — Вы не крикнете, не позовете на помощь…
С той же тонкой, лукаво-безумной улыбкой Лугин вышел из спальни.
Он стал метаться по комнатам, совершенно бесшумно, мягкими кругами, как ходит, например, в клетке черная пума. Он оправил постель, одернул портьеры на окнах, начал одеваться. В его движениях было нечто воровское, словно он боялся, что застигнут его на каком-то преступлении.
В черном сюртуке, который он надел, тщательно выбритый и совершенно бледный, он стал торжественным и страшным.
Он стер с лезвия мыло, несколько раз дохнувши на него для блеска, сложил бритву и сунул черенок в карман.
В эту минуту он почувствовал, что на него кто-то смотрит. Он содрогнулся, поджался. Весь напряженный, он покосился назад.
Человек лет сорока, в бухарском халате, с правильными чертами лица и большими серыми глазами, смотрел на него с того поясного портрета, который его поразил еще в первый день.
Стоя на кожаном кресле, подвинутом к портрету, Лугин рассматривал и эту дурно написанную золотую табакерку необыкновенной величины и множество разных, вероятно, фальшивых перстней на пальцах неизвестного. Он внимательно вглядывался в полное и простое лицо человека и в линию его рта, которая точно дышала ласково и грустно, и в его серые глаза.
Лугин вспомнил, как недавно рисовал голову старика. Между неизвестным и стариком, навещающим его по ночам, не было никакого сходства.
Лугин бесшумно спрыгнул с кресел.
— Старик путает мои мысли… Это не старик, это кто-то другой…
Он подошел к окну и прижался лбом к ледяному стеклу. На дворе, в холодном тумане, ходил дворник, посыпая красным песком дорожку к воротам.
Внезапно Лугин с усмешкой отомкнул форточку в окне. Холодный пар ворвался в спальню. Из всех сил хотелось крикнуть Лугину, но он прикусил губу, чтобы унять волнение, и окликнул дворника тихо и вежливо:
— Эй, эй, послушай!
Дворник в долгополом, полинявшем кафтане поднял голову к окну.
— Зайди, братец, ко мне, на минутку, — позвал его Лугин.
Дворник угрюмо кивнул головой.
Совершенно бесшумно промчался Лугин по комнатам, расставляя кресла, подвигая на место стол, точно скрывая следы преступления, — всего необъяснимо страшного, — что творилось в полутемной квартире.
В прихожей у кухни, он осторожно повернул в замке ключ и отпер входную дверь. Он ждал дворника с затаенным дыханием. Его правая рука была в кармане, где лежала бритва.
На черной лестнице послышались шаги, потом брякнул звонок. Лугин бесшумно и
— Эво, барин.
— Входи, братец, входи, — торопливо сказал Лугин, потирая руки. — Ты мне очень нужен. Пойдем-ка.
— Куда итти-то? — с угрюмой тревогой попятился дворник, прискаливши желтоватые зубы.
— Пойдем, пойдем.
И Лугин потащил его за холодный рукав кафтана. Бледное лицо Лугина пылало. Они бежали по комнатам, задевая кресла. Дворник неуклюже стучал валенками, подбитыми кожей.
В спальне Лугин повернул его лицом к портрету и пронзительно крикнул, сжимая в кармане черенок бритвы:
— Кто такой, кто на портрете?
Дворник посмотрел на портрет, потом со страхом на Лу-гина:
— Известно кто. Полковник из анжинеров. Я вам сказывал.
— Полковник… Тот инженерный полковник, которого послали в Вятку…
— Вятку, не в Вятку, нам неизвестно. А только, как он переехал сюда, так и пропал… Тот самый и есть. Тут и вещи евонные остались и портрет.
— Вот что, — прошептал Лугин. — Хорошо. Тогда ты можешь идти.
Дворник повернулся и уже застучал валенками в соседней комнате.
Лугин остался один.
«Середа», заметил он внезапно красные, припавшие одна к другой буквы внизу портрета.
— Постой, — крикнул Лугин с раздражением. — Какой сегодня день?
— Известно, середа, — послышался голос дворника из кухни.
— Середа, середа…
Внезапное бешенство охватило Лугина. Он бросился за дворником, но в прихожей остановился, в ужасе прижал палец к губам. Дворник уже ушел. Лугин озирался, бормотал. Измученно блистали его глаза.
— Выдал, выдал себя… Придут, схватят…
Он сел на ларь у дверей и заметил тогда, что у него в руке раскрытая бритва. Он сунул бритву в карман.
— Ну что ж, если я сумасшедший, тогда пусть придут… Все равно…
Он бормотал и плакал. Его бледное лицо было вдохновенно, прекрасно.
«Не все ли равно, как погибнуть, — думал Лугин, бродя по комнатам. — К чему, в самом деле, сопротивляться приседающему старичку? Пусть он берет, что хочет, — его душу — только бы привел еще раз с собою сияющее видение».
Все движения Лугина стали покорными, нежными. Он открыл свою дорожную шкатулку. Там еще нашлось три елизаветинских червонца, один надпиленный. Лугин вспомнил, что серебряная мелочь есть и в секретере.
Он собирал все, что у него было, для последней ставки, для последней партии сегодняшней ночью.
Секретер красного дерева со скрипом откинулся на медных позеленевших шарнирах. «А ведь это секретер полковника», — подумал Лугин и начал торопливо отпирать пыльные ящики. В одном лежал заржавленный ключ с обломанной бородкой, в другом кусок сургуча, черный от копоти, и стопка пожелтевших изорванных листков. Лугин нашел еще там пару военных перчаток из пожелтевшей замши и миниатюру, обернутую в посекшийся шелк. Все это было похоже на маленькое кладбище.