Штрафбат. Миссия невыполнима
Шрифт:
Замбах пил, и Борис не отставал. В комнате плавал дым американских сигарет. Из приёмника лилась задушевная мелодия. Опьянев, Пан Поручик поднял на Бориса мокрые глаза и мрачно выговорил:
– И всё-таки не могу простить вам, русским, что вы отняли у меня Родину. Мало вам Украины, вы и Польшу подмяли…
Возникла неловкая пауза.
– Я понимаю, – согласился Борис, решив не обижаться за державу, которая и в самом деле вела себя не всегда по-джентльменски по отношению к соседним народам.
– Не можешь этого понять! – полез в бутылку разгорячённый алкоголем Замбах. – Для тебя иметь Родину так же естественно, как дышать воздухом. А я благодаря вам, русским, стал вечным мытарем без роду и племени. Понять меня способна только рыба, выброшенная на берег.
– Я понимаю, – сочувственно повторил Борис. – И всё-таки не спеши сплеча проклинать целый братский народ. Моя авиагруппа в 1945-м всего за несколько месяцев до окончания войны потеряла семерых отличных ребят. Они положили свои жизни за свободу твоей Польши… Мы тут с тобой хлеб преломили и горилку пьём, хоть и шотландскую. И ты говоришь, что все мы оккупанты? По-моему, дружэ, ты не прав. На межчеловеческом уровне все мы братья. А остальное политика. Глупо нам, честным солдатам, вспоминать старые национальные обиды. Я же не припоминаю тебе, как ваши поляки Гришку Отрепьева на московский престол посадили.
– Да, и у нас был звёздный час, – с ностальгической гордостью расправил плечи Замбах и повеселел.
– Действительно, а ну её к дьяволу, это продажную девку политику! Давай лучше вместо того, чтобы драть глотку и орать: «Вива Польска!», «Хай живе вильна Украина!» или «Боже царя Храни!» споём что-нибудь для души. А не то мы спьяну порежем друг друга.
И остаток ночи друзья пропели про степь раздольную, про русское поле, украинскую «Распрягайте хлопцы кони», польскую «Хей соколы» и тому подобный репертуар.
Своими поступками Борис давно завоевал уважение наёмников, поэтому многие хотели служить под его началом. Но Нефёдов сколачивал коллектив из проверенных людей, которым всецело доверял. Ему не потребовалось много времени, чтобы найти их. Это в обычном обществе трудно понять, что по-настоящему представляет собой человек, как он поведёт себя в критической ситуации – «под нагрузкой»; можно ли на него положиться в трудном деле. На войне же всё происходит гораздо быстрее. Поэтому, если хочешь узнать человека до конца, проведи с ним хотя бы дней пяток в одной траншее на передовой…
Доверенные бойцы составили ядро новой команды. С остальными же лётчиками «эскадрильи скунсов» новому командиру предстояло что-то делать, ибо управлять этим сбродом так, как делали его предшественники, Нефёдов не собирался. У бывшего командира фронтового штрафбата имелись собственные методы насаждения дисциплины и боевого духа. Едва вступив в должность, Нефёдов собрал подчинённых за ангаром подальше от посторонних глаз.
– Вы говно, а не лётчики, – такова была его первая фраза. – Правильно вас называют вонючками. Но вы не просто вонючки, вы редкие засранцы! Сборище презренных трусов и неудачников.
– Нас назвали так незаслуженно, – крикнул один из слушателей.
– Глупости! – отрезал Нефёдов. – Такие прозвища просто так не дают, тем более на войне. Я уже почти месяц среди вас и убедился, что вы полные ничтожества.
Борис резал в лицо подчинённым чрезвычайно неприятные вещи, не собирался никого щадить. Перед ним были не те оступившиеся пацаны, которыми он командовал в 1942 году и которых можно было попытаться наставить на путь истинный. Ему предстояло добиться беспрекословного повиновения от сложившихся людей, многим из которых перевалило за сорок. Таких перевоспитывать поздно. Действовать предстояло где-то страхом, а где-то показать подчинённым их собственную выгоду.
– Запомните! Раз уж мне выпала такая сомнительная честь командовать подобными отбросами, как вы, я стану делать это так, как считаю нужным. Мне плевать на ваши контракты и страховки. У меня есть полномочия лично расстреливать каждого, кто трусливо сбежит с поля боя, бросив товарища на произвол судьбы, или положит бомбы куда попало, не разбирая, кто под ним – вооружённый враг или мирный деревенский обоз. Подобного паскудства я не потерплю. Запомните это!
И снова раздражённый голос прервал оратора:
– Не надо нас пугать, майор. Пусть вначале нам заплатят, как обещано, тогда посмотрим.
Борис подошёл к летчику и смерил его презрительным взглядом. Затем жёстко ответил:
– Вы плачетесь, что вам мало платят, а когда вы погибаете, хоронят как собак. Но разве вы достойны иного? По-моему, очень справедливо, когда трупы трусов и бесчестных подонков достаются лесным падальщикам. Я даже прикажу хоронить погибших членов экипажей, не выполнивших задачу, в мусорных мешках. Или нет, пусть лучше их станут бросать в выгребную яму, ведь вы дерьмо…
Убедившись, что его слова произвели на всех нужное впечатление, Борис обвёл присутствующих ледяным взглядом:
– И ещё у меня для вас плохая новость: больше вы не получите ни цента, пока эскадрилья не избавится от репутации сборища трусов и подонков.
Новость ошеломила аудиторию. Следующая реплика из рядов «скунсов» прозвучала как жалкая попытка спасти хотя бы что-то из прежних прав:
– Но, сэр, наш прежний командир…
– В задницу вашего прежнего командира! Он был полное дерьмо, раз не смог заставить вас уважать себя и товарищей по оружию. Теперь ваш босс я. Поверьте, мне приходилось принимать под командование сброд и похуже. И я всегда знал, как погнать его в бой. Правда, вначале обычно приходится пристрелить собственноручно пару паршивых овец, которые портят всё стадо, после чего дело налаживалось.
Борис впервые улыбнулся. Ухмылка получилась злая, с явным оттенком сарказма.
– Нет, вы не скунсы. Те хоть умеют постоять за себя, подняв хвост. Вы жалкие бараны. А я ваш пастух. Как я уже сказал, мне плевать на ваши контракты. Отныне вы моя собственность, и я заставлю вас работать. Я сделаю из вас волков. Те же, кто уже по привычке обделался от страха, могут проваливать на все четыре стороны, не дожидаясь завтрашнего утра. Ибо на рассвете для всех вас начинается новая адская жизнь. Я договорюсь с Ханом, чтобы он позволил желающим спрыгнуть с поезда дезертировать без последствий. Но тем, кто останется, я не завидую. Отныне эта эскадрилья называется «Адской».