Штрафбат
Шрифт:
— Чем богаты, тем и рады, братья-славяне! — Бредунов глянул на Савелия. — Ладно, Цукерман, подгребай давай. Простим друг другу старые обиды… — Он подобрал с полу костыль и ловко бросил его Савелию.
Помедлив немного, Савелий поднялся и пошел к кровати Бредунова. Следом за ним, привлеченные таким богатством, потянулись остальные ходячие, прихватывая с собой кружки и стаканы, весело спрашивали:
— Это всех штрафных так-то в госпиталь провожают?
— Ага, в качестве компенсации за приговор трибунала! — отвечал
— Хорошо живут штрафные, позавидуешь.
— А як же! — весело подхватил загипсованный Сагайдак. — Воны ж обиженные, а обиженных на Руси страсть як любят!
— Сестрички тут не лютуют? Начальству стучать не побегут? — на всякий случай спросил Бредунов, зубами выдергивая из горлышка бутыли кукурузный огрызок.
— Не-не, девчата тут с пониманием, — успокоил его один из шахматистов.
Через час вся палата была уже основательно навеселе. Кто-то раздобыл гитару, и Микола Сагайдак рвал струны, надрывно выводя:
Дывлюсь я на нэбо тай думку гадаю,
Чому я не сокил, чому не летаю,
Чому мэне, Боже, ты крылив не дав,
Я б землю покинув тай в нэбо взлетав…
Голос поющего бился о стены палаты, вырывался в открытое окно, и скоро в маленьком скверике перед госпиталем собралась толпа ходячих раненых. Они слушали, и лица их были полны печальных мечтаний.
Еще дрожали струны, когда певец замолк, тяжело вздохнул. Бредунов улыбнулся, хлопнул Миколу по загипсованной ноге:
— Не, старина, не надо нам грустить! Давай другую! Нашу! — Бредунов вскочил, сделал круг по палате, запел:
Крутится, вертится шар голубой!
Крутится, вертится над головой!
Крутится, вертится, хочет упасть,
Кавалер барышню хочет украсть!
И все раненые в палате, в том числе и Савелий, дружно подхватили:
Где эта улица, где этот дом,
Где эта барышня, что я влюблен?
А вот эта улица, вот этот дом,
Вот эта барышня, что я влюблен!
Дверь в палату распахнулась, вбежали сразу две медсестры, всплеснули руками:
— С ума сошли, бессовестные! Весь госпиталь подняли!
Бредунов подскочил к одной из сестер, подхватил за талию и закружил по палате, громко напевая, и гитарист тут же подхватил мелодию:
Моя любовь не струйка дыма,
Что тает вдруг в сиянье дня,
Но вы прошли с улыбкой мимо
И не заметили меня!
И вся палата снова дружно подхватила:
Вам возвращая ваш портрет,
Я о любви вас не молю,
В моем письме упрека нет,
Я вас по-прежнему люблю!
Медсестра наконец вырвалась из объятий Бредунова, оправила халат, топнула ножкой. Лицо ее раскраснелось и стало еще привлекательнее, круглые серые глаза сверкали:
— Я коменданту пожалуюсь! Немедленно прекратите!
— Галочка, миленькая, разве можно прекратить радоваться жизни!
— Это хулиганство, больной! Это нарушение госпитального режима!
Вторая медсестра, темненькая, с черными испуганными глазами, стояла у дверей, лукаво улыбаясь, и теребила белый поясок халата.
Савелий Цукерман быстро налил в стакан самогону, подскакал на одной ноге к Гале, протянул стакан:
— Богиня! Глоток нектара! За победу!
— Ого, Абраша… да ты гусар… — изумленно протянул Бредунов.
— Слушай, Ванек, с мордой, что пенек, еще раз назовешь меня чужим именем, получишь в морду, — обернувшись к Бредунову, тихо проговорил Савелий и снова повернулся к медсестре. — Галя, не сердитесь! Ведь благодаря вашим заботам и стараниям мы такие веселые! И скоро уйдем на фронт!
И у Гали не было сил отказаться. Она взяла стакан, оглянулась на подругу. Тут верх сообразительности проявил Бредунов — он кинулся к тумбочке, налил второй стакан и бросился к другой медсестре:
— Красавица, как вас величать прикажете?
— Ну, Света, ну и что? Мы на работе не выпиваем. — Девушка по-прежнему улыбалась.
— Светлана, жар сердца моего! У нас праздник! У нашего сокамерника сегодня именины! — Бредунов обернулся к Цукерману, прошипел: — Как тебя?
— Савелий… — прошипел в ответ Цукерман.
— Отмечаем день Савелия! Саввы! Светочка! Галочка! Женщина не может испортить праздник! Женщина может его только украсить!
Савелий проскакал к тумбочке-самобранке, схватил два румяных яблока и протянул медсестрам.
— Так у вас день рождения, что ли? — спросила Светлана, сверкая черными лукавыми глазами.
— Наконец достиг совершеннолетия и могу жениться! — улыбался в ответ Савелий.
— Тогда с днем рождения вас, Савелий. — Светлана и Галя выпили самогон не поморщившись, с хрустом надкусили яблоки, щеки у них раскраснелись еще больше, засияли ярче глаза.
— Ну, Савелий, ну, пройдоха… — покачал головой Бредунов. — Чует сердце — наломаем мы с тобой дров на любовном фронте.