Штуковина(Пер. Т.Гинзбург)
Шрифт:
И Джонни подумал, что они, верно, уродливые, если не хотят, чтобы он видел их, и тут же услышал:
— Мы покажемся тебе уродливыми. А нам ты кажешься уродливым.
— Тогда, может, к лучшему, что я не вижу в темноте?
— Ты не видишь в темноте? — спросил голос, и Джонни сказал, что не видит, и на какое-то время воцарилось молчание, хотя Джонни почудилось, что там удивляются, как это он может не видеть в темноте.
Затем штуковина спросила, может ли он еще что-то, и он не понял даже, о чем речь,
— Тебе страшно, — сказала штуковина. — Не надо нас бояться.
И Джонни объяснил, что он боится не их, кто бы они ни были, потому что они дружелюбны, а боится он, что будет, если дядя Эб и тетя Эм обнаружат его самовольную отлучку. Тогда его стали расспрашивать о дяде Эбе и тете Эм, и он постарался объяснить, но его не понимали; кажется, там сочли, что он говорит о правительстве. Он еще раз стал объяснять, но было совершенно очевидно, что его так и не поняли.
В конце концов он со всей вежливостью, чтобы не обидеть их, сказал, что должен распрощаться, и, так как пробыл он здесь куда дольше, чем собирался, бегом пустился в обратный путь.
Он незаметно прошмыгнул в дом, лег, и все сошло спокойно, однако утром тетя Эм обнаружила у него в кармане спички и прочла лекцию об опасности пожаров, подкрепив ее так убедительно, что Джонни, несмотря на все старания держаться мужчиной, судорожно дергался и орал от боли.
Весь день он возился с прополкой, а перед заходом солнца отправился загонять коров.
Чтобы наведаться на участок, где росла ежевика, ему не пришлось отклоняться от курса, потому что коров надо было искать в этом направлении, но он хорошо знал, что, не будь их здесь, он свернул бы с дороги, так как весь день помнил о встреченном в этом месте дружелюбии.
Было еще светло, едва начинало смеркаться, и теперь он мог окончательно убедиться, что штуковина, чем бы она там ни являлась, определенно не живая, а просто кусок металла, напоминающий по форме две спичечные коробки, одна чуть больше другой, положенные одна на другую. Похоже было, что штуковина давно уже валяется без присмотра: металл потемнел, как бывает, когда какую-нибудь технику надолго бросят под открытым небом.
Кусты под штуковиной были придавлены, а позади нее футов двадцать почвы было взрыто.
Как и накануне, Джонни ощутил чувства дружбы и товарищества, хотя этого последнего слова он до сих пор вообще не знал — в школьных учебниках оно отсутствовало. Штуковина сказала:
— Можешь теперь немножко взглянуть на нас. Только сразу же отвернись. Долго пока смотреть не надо. Просто глянь разок и отведи глаза. Ты должен привыкать к нам постепенно.
— Где вы? — спросил Джонни.
— Да здесь же, — сказали они.
— Внутри? — спросил Джонни.
— Да, внутри, — сказали они.
— В таком случае я не могу вас видеть. Я не вижу сквозь металл.
— Он не видит сквозь металл, — сказал один из них.
— Он не видит, когда нет света, — сказал другой.
— Значит, он и нас не может видеть, — сказали оба вместе.
— А вы выйдите оттуда, — сказал Джонни.
— Мы не можем выйти. Мы умерли бы, если б вышли.
— Значит, я никогда вас не увижу.
— Никогда не увидишь, Джонни.
Ему стало ужасно тоскливо от того, что он никогда не увидит этих своих друзей.
— Мы не понимаем, кто ты, — сказали они. — Расскажи нам о себе.
И, откликаясь на их доброту и дружелюбие, он рассказал, кто он, и как он осиротел, и как его взяли к себе дядя Эб и тетя Эм, которые на самом деле вовсе не тетя и не дядя ему. Он не говорил, какие ему приходится сносить унижения, как его секут, и мучают, и отправляют без ужина слать, но все это без слов стало ясно его новым друзьям, и теперь они преисполнились к нему больше чем дружелюбием, больше чем чувством товарищества. Теперь от них исходило сострадание и нечто являющееся у них эквивалентом материнской любви.
— Оказывается, он еще ребенок, — сказали они друг другу.
Они как будто обняли Джонни и крепко прижали его к себе, а он, сам того не сознавая, опустился на колени и, протянув руки к лежавшему среди сломанных кустов предмету, выплакал все, что наболело у него на душе, как если бы действительно касался чего-то живого и теплого, приносящего утешение, которого ему всегда не хватало и которое он сейчас наконец обрел. И хотя просить Джонни не осмелился, ему ответили на невысказанную мольбу:
— Нет, Джонни, мы тебя не покинем. Мы не можем покинуть тебя, Джонни.
— Обещаете? — спросил он.
На сей раз ответ прозвучал печально:
— Обещания не нужны. Наша машина сломалась, и починить ее мы не в силах. Один из нас умирает, и второй тоже вскоре последует за ним.
Джонни показалось, что этого он не вынесет: найти двух друзей и тут же их потерять.
— Джонни! — позвали они.
— Да? — одерживая слезы, откликнулся Джонни.
— Хочешь с нами меняться?
— Меняться?
— Ну, в знак дружбы. Ты даешь нам что-нибудь, и мы тебе что-нибудь дадим.
— Но, — оказал Джонни, — но у меня ничего… — И сразу же вспомнил о своем перочинном ноже. Не бог весть какая ценность с этим сломанным лезвием, но это все, чем он располагает.
— Вот и славно, — оказали они. — Положи его на землю, рядом с машиной.
Он вынул нож из кармана и положил его возле машины и хотя очень старался уследить за тем, что произойдет, но произошло все так быстро, что он ничего не успел заметить. Просто нож исчез, а на его месте появилось что-то другое.