Штурмовая бригада СС. Тройной разгром
Шрифт:
Многие солдаты не умели плавать. В панике, когда советские танки подошли ближе, они начали бросаться в ледяную воду. Многие спаслись с помощью деревьев, поспешно переброшенных через реку, но сотни утонули.
На берегу валялось множество сапог, ранцев, винтовок, ремней. Повсюду лежали раненые, которые не могли переправиться через реку. Но значительная часть этой группы все-таки сумела спастись.
Под огнем танков тысячи и тысячи солдат, полуодетых, а то и вообще голых, бежали по снегу к далеким избам Лысянки. Ледяная вода ручьями стекала с них.
Стоявшие в 300 метрах от нас
Эта группа тоже была большой. Она частично отвлекла на себя внимание советских танков и пехоты на несколько часов. Это и спасло нас.
Ночь опустилась на поле боя. Снег валил огромными хлопьями. Вдалеке, на самом краю степи, мы могли слышать отчаянные призывы о помощи раненых, и эти отчаянные крики разрывали нам сердца. «Товарищи! Товарищи! Товарищи!» Но призывы оставались без ответа. Несчастные парни, которые еще утром были с нами, сейчас лежали в бескрайней степи, окровавленные и беспомощные, и ждали ужасной смерти.
Пока мы ждали полной темноты, унтер-офицеры предложили перегруппировать те 3000 человек, которые укрывались в лесу.
Все подразделения и рода войск перемешались.
Мы даже захватили с собой человек 30 советских пленных. Безразличные ко всему, они бежали под градом снарядов, не пытаясь удрать или создать нам какие-то проблемы.
Вместе с нами в лесу прятались и несколько гражданских, в том числе запыхавшиеся молодые женщины. Эти прекрасные украинки с голубыми глазами и волосами пшеничного цвета не желали попадать в лапы большевиков. Они предпочли прорываться сквозь ураган, но не возвращаться в рабство.
Несколько женщин были убиты пулеметным огнем. Одна из них, симпатичная девушка в бело-голубом шарфе, бежала с нами, когда мы поднимались по склону последнего холма. Но я видел, как разорвавшийся рядом танковый снаряд оторвал ей голову. Некоторые женщины прижимали к груди маленьких детей, совершенно потеряв рассудок от выстрелов и виденных ужасов.
He имея еды и питья, мы могли лишь схватить несколько горстей снега, но от этого жажда становилась только сильнее. Раненые, которых мы сумели спасти, дрожали в ознобе. Мы прижимались друг к другу как можно теснее в пулеметных гнездах, чтобы хоть как-то согреться.
В общем, мы с растущей тревогой ждали конца этого ужасного дня. Лишь тогда, когда танки со склона холма больше не смогут видеть наши передвижения, наша колонна покинет убежище.
В 17.30 мы двинулись дальше в строгом порядке.
Жалобные крики сотен умирающих, разбросанных по степи, все еще слышались вдали. С плато, перекрытого советскими танками, и из долин, которые мы пересекли утром, поднимался бесконечный страдающий зов: «Товарищи, товарищи!»
Какая ужасная смерть ждала всех! Сотни черных точек постепенно укрывал падающий снег. Сотни тел мучились, сотни душ корчились при ледяных прикосновениях стужи в полном одиночестве. «Товарищи, товарищи!» — долетало издали. Молитвы, стоны боли, последние вздохи глохли без следа в безразличной ко всему степи.
Закрыв свои сердца от этих ужасающих стонов, мы бросились вперед по узенькой дороге на опушке леса. Ночь становилась более ясной. Колонна шла молча во всепоглощающей тишине. Целых 3000 человек — и ни единого звука. Мы не слышали даже шепота.
Снова ужасающие крики где-то в сумерках заставили нас вздрогнуть. Они долетели справа. Там смертоносная долина, которая отделяла нас от советских танков, переходила в огромное болото. Во время утреннего прорыва несколько немецких повозок на полном галопе понеслись через это болото. Разумеется, они увязли в глубокой грязи, словно приклеенные.
Лошади полностью погрузились в трясину. В бледном лунном свете мы могли видеть лишь головы этих несчастных животных. Они еще бились, их жалобное ржание перемешивалось с безумными криками возниц, которые тоже тонули в трясине. Они пытались взобраться повыше, хотя колеса повозок уже скрылись в грязи.
Внезапно вспыхнувший инстинкт самосохранения заставил нас проклинать их, так как они могли привлечь внимание русских. Они должны были умирать молча, эти несчастные дураки.
Нам пришлось позволить этим беднягам погибать медленной ужасной смертью в жидкой грязи. Точно так же мы забыли о стонах раненых в степи, постепенно стихающих позади. Сейчас каждый умирал в одиночестве, более жестоком, чем сталь, которая ранила их, трясина, которая засасывала их, или снег, который хоронил их.
Мы прошли два километра, направляемые нашими разведчиками. Они с помощью вешек отметили тропу, которая пересекала болота по длинному извилистому маршруту. Но даже там мы шли по колено в грязи.
Никто из русских нас не заметил.
Мы поднялись по заснеженному склону. По другую сторону реки сияла луна. Мы по одному пересекли широкий скользкий приток. Еще 50 метров, и мы замерли с остановившимися сердцами. Перед нами возникли три тени в стальных шлемах. Но тут мы начали обниматься, смеяться, плакать, танцевать от радости, так как все наши тревоги и боль остались позади.
Это был передовой немецкий пост на юге. Мы больше не были добычей, за которой охотились. Мы больше не жили под угрозой немедленной смерти. Котел превратился в кошмарный сон, не более того.
Спасены! Да, спасены! Мы спаслись!
Бутылочное горлышко
Пройдя немецкий пост в Лысянке, мы двинулись по затопленной дороге. Снег крутился вокруг нас, хлестал нас, видимость не превышала одного метра. Мы разместились, как могли, по соседним избам. Мы все еще находились совсем рядом с русскими, но куда мы пойдем посреди ночи в эту свистящую непроглядную метель?
50 человек забрались в амбар и улеглись там. Каждую минуту кто-нибудь вскакивал с криком, бормотал всякий вздор, молотил кулаками воздух. За последние месяцы мне каждую ночь снились ужасные кошмары, я кричал, бросался на стены, кидался с кулаками на любого, кто оказывался рядом. За последние три недели окружения я лично участвовал в 17 рукопашных схватках. И еще долгое время по ночам мне будут являться перекошенные рожи татар, киргизов, самоедов и всяческих монголов, с которыми я сражался за жизнь почти каждый день.