Штык-молодец. Суворов против Вашингтона
Шрифт:
Петра даже передернуло, потому что понял он: граф Иван Иванович знает и о том, о чем сам Петр предпочел бы забыть. Получалось, что о голштинской охоте помнил не только Северьян, который молчать будет и на дыбе, как соучастник, но и третий Шувалов. Но более всего поразило Петра то, что заграничными делами Тайной канцелярии ведал именно Иван Иванович. Вот уж чего от него никак ожидать было неможно! Собственно, для того он и выехал в Голландию, где сейчас проживал, чтобы быть поближе к месту событий.
Однако ж все хорошее однажды кончается, закончились и золотые дни Тайной канцелярии. По смерти императрицы Елизаветы графу
Нет, Шешковский действительно не пил и в делах усердствовал превыше всякой похвалы. Но кто мог заподозрить эту мышь серую в честолюбии? Маленький мозглявый человечек, одетый в серый сюртучок, скромно застегнутый на все пуговицы с заложенными в карманы руками, как оказалось, хотел очень многого. Но это «многое» было сообразно его гнусной натуре. Да, при Ушакове и Шувалове не была Тайная канцелярия благородным салоном, но Шешковский превратил ее в пугало всеобщее, причем делами серьезными она уже не занималась, некогда было, даже давешняя кура теперь серьезным врагом казалась. Ведь не дело Тайной канцелярии нравы дворянские исправлять! И кнутобойствовать начали сверх всякой меры, только для удовлетворения постыдных страстей статс-секретаря. Выбившийся тяжким трудом из простых подьячих в могущественные советники государыни, Шешковский не без наслаждения измывался над оробевшими столбовыми дворянами, «нашалившими» светскими повесами, писаками-литераторами, от которых, как считали в политическом сыске, всегда «один вред и разврат». В то же время он самым бесстыдным образом пресмыкался перед императрицей и ее ближними, надеясь таким образом укрепить свое положение. И ведь получалось! Один только Потемкин его невзлюбил с самого начала и даже приласкал однажды в ухо, после чего Шешковский кинулся руки ему целовать с благодарностью за вразумление. Делами же заграничными нынешняя Тайная экспедиция также более не интересовалась за недосугом.
Вот такую печальную препозицию обрисовал граф Иван Иванович. Потом добавил, что пока он следит за делами заграничными, беспокоиться особо нечего, но то сегодня, а что завтра будет – никому не ведомо. А потому он советует своему племяннику постараться исчезнуть куда подальше. Нет, до конца жизни прятаться под личиной графа фон Вальдау не следует, да и жену с детьми бросать не следует. Однако нужно постараться, чтобы некое время его от Петербурга отделяло как можно более верст. Париж, скажем, не так уж плохо, но, может быть, стоит вообще за океан перебраться? Как говорится, с глаз долой – из сердца вон. А он, вернувшись в Петербург, исхлопочет разрешение жене с детьми к нему выехать. Причем понял Петр, что более всего Ивана Ивановича огорчает гибель нужного и важного дела, коему он отдавался бескорыстно.
После этого разговора Петр решил, что самое верное дело будет встретиться с молодым и прытким маркизом де Лафайетом. Он уже слышал, что сей юноша намерен отправиться в Америку, дабы
Беседа завязалась самая приятная, к удивлению маркиза, барон прекрасно был осведомлен обо всех событиях не только американских, но и французских. Выяснилось, что де Лафайет уже побывал у господина Франклина и пытался договориться с ним о поступлении в американскую службу. Маркиз не только не требовал себе никакой платы, но напротив, даже обязывался за свои деньги зафрахтовать корабль и нагрузить его оружием для американской армии. Барон фон Вальдау охотно решил поспособствовать делу свободы и предложил закупить ружья в Льеже по невеликой цене, благо у барона там были большие связи. Воодушевленный, Лафайет расхвастался:
– Я нашел единственный случай отличиться и овладеть своим ремеслом. Я – генерал армии Соединенных Штатов. Моя приверженность их делу и моя искренность снискали мне славу. Со своей стороны, я сделаю для них все, что смогу, и их интересы всегда будут мне дороже моих собственных.
Барон скептически усмехнулся и заметил, что к делу свободы те же американцы подходят весьма прагматически. Они протестуют лишь против налогов непомерных и жаждут, чтобы колонии были признаны наравне с британскими графствами, и готовы в любой момент отказаться от таковой свободы в обмен на монаршее благоволение.
Лафайет закричал, что это речи лавочника, а не дворянина. Барон скучно заметил, что именно благодаря лавочничеству он уже отправил в Америку превеликое множество мушкетов и другого воинского снаряда, а вот маркиз пока не сделал совершенно ничего.
– Вы просто ничего не знаете! Я уже купил в Бордо прекрасное судно и назвал его «Виктуар» – «Победа». Это обошлось мне более чем в сто тысяч ливров, но дело свободы того стоит. Его сейчас грузят оружием, после чего я вместе с группой офицеров отправляюсь в Америку. Они уже признали меня своим генералом. Вот!
– А сами американцы вам уже выдали патент? – недоверчиво приподнял одну бровь барон.
– Господа Франклин и Дин обещали мне сие твердо, – немного смутившись, ответил Лафайет.
– Как, вы до сих пор не знаете? – изумился барон.
– О чем?
– Так ведь господин Франклин погиб!
– Не может быть!
– Увы, увы… Полиция господина де Сартина в растерянности. Совершенно неизвестная и непонятная смерть. Представьте себе, мистера Франклина нашли в его собственном доме мертвым, и причину смерти никак установить не удается. Никаких ран на теле не обнаружено, отравление также исключается.
Лафайет растерялся.
– Но как?! Это же нельзя! Он ведь должен был дать мне рекомендательные письма к американскому конгрессу, дабы все изладить без промедления. А то ведь американцы без меня лорда Хау разобьют. Я же на войну не успею.
– Успеете, юноша, – успокоил его барон. – Мне не так давно привелось участвовать в одной войне, так она тянулась целых семь лет. А этой пока не более полутора лет исполнилось, так что еще успеете навоеваться. А насчет смерти господина Франклина есть некие предположения.