Шут и император
Шрифт:
Она бросила в меня полотенце. Я поймал его и начал тереть ей спину.
— А я не забыла о том, как замечательно жила в окружении слуг, — сказала она. — Горничные заботились о моей одежде, о детях, прибирали в комнатах. И подумать только, что я отказалась от всего этого ради ванны с холодной водой в клетушке, где хорошо живется только блохам и дуракам. А ведь мы даже не спим вместе.
— У нас все впереди. Потерпи немного.
Она указала на свою правую лопатку.
— Ладно уж, муженек, я многое прощу тебе, если хорошенько потрешь мне спинку.
Я
Вскоре Виола вылезла из ванны и тщательно вытерлась. Убедившись, что под окнами никого нет, я вычерпал воду ведром, выливая ее на улицу. Потом потащил одолженные банные сосуды обратно в комнату Симона.
Он все еще дожаривал поросят. Дверца огромного платяного шкафа в его комнате была слегка приоткрыта. Будучи по натуре любопытным, я заглянул в него. Там хранились обычные стопки белья, висели кожаные передники и плащи. А также широкая белая мантия с красным крестом.
Ого, подумал я, это уже интересно.
Когда я покончил с этими делами, Клавдий успел одеться и спуститься к ужину. Прекрасно приготовленные поросята порадовали всех завсегдатаев трактира, бурно выразивших благодарность принесшему их Петру. Скорее всего, именно так он расплачивался за жилье.
Первое ночное дежурство я взял на себя. Когда Виола улеглась на тюфяк, завернувшись в легкое покрывало, я рассказал ей все, что услышал от Талии.
— Ну вот, значит, мы разыскали уже двух шутов, — сонно произнесла она. — Интересно, когда убийцы остальных шутов выследят нас?
— А может, они давно сбежали, — предположил я. — Отказались от своих замыслов.
— На самом деле ты в это не веришь, — сказала она.
— Ты права. Кстати, я узнал еще кое-что интересное. Наш хозяин был не простым крестоносцем. Он принадлежал к рыцарям Храма. Я видел старую мантию в его комнате.
— Симон — храмовник? — воскликнула она. — Он совсем не похож на них. Слишком жизнерадостный.
— Возможно, потому, что ему удалось выжить, — предположил я. — Сейчас он вернулся к мирной жизни, продает вино пьяницам, да развлекает солдат военными байками.
— Проповедует новообращенным, — засыпая, пробормотала она. — Странно, вот уж не ожидала столкнуться с храмовником в Константинополе.
— Спи спокойно, возлюбленная жена моя, Виола, — прошептал я, целуя ее. — Завтра мы выступаем на ипподроме.
Для разнообразия мы проснулись на рассвете. Загрузив в тележку кирпичи и прочий реквизит, мы покатили ее в сторону ипподрома. Наш путь пролегал по площади, где мы впервые встретили Цинцифицеса. Он и сейчас с утра пораньше разглагольствовал перед торговцами, открывающими свои лавки. Я незаметно пригласил его следовать за нами, и мы с Клавдием зашли перекусить в уже знакомую нам ближайшую таверну.
Вскоре Цинцифицес появился в дверях, огляделся и нашел нас.
— Вам следовало зайти в церковь, грешники, — сказал он.
— Мы и так общаемся со святым праведником, — ответил я. — Трудно найти более ревностных верующих, чем те, кто готов припасть к твоим ногам.
— Тебе бы все насмешничать, — вздохнул он. — Я порой размышляю, пытался ли кто-то поносить Нашего Спасителя во время Его проповедей. И если Его поносили, то находил ли Он достойные ответы. С чувством юмора у Него, несомненно, было все в порядке. А вы что, собрались сегодня выступать на ипподроме?
— Собрались, — сказал я. — И мне вот пришло в голову, что надо бы поточнее узнать у тебя, где именно происходил тот разговор. Если я смогу определить эти места, то, возможно, замечу, кто пользуется ими.
— Сложное дело, — задумчиво сказал Цинцифицес. — Звуки стекаются вниз с разных сторон, и поскольку я не смог узнать те голоса, то очень трудно сказать, откуда именно они доносились.
— Это была просто идея.
— Погоди, кажется, я придумал, что можно сделать, — сказал он. — Я соберу немного свежих веток и подожгу там. Дым начнет подниматься тем же путем, по которому звук спускается вниз. Когда протрубят фанфары, последите сначала за Кафизмой, а потом за ложами справа от нее.
— Это нам очень поможет, — сказал я. — Спасибо тебе.
Мы поднялись уходить.
— Рассмешите их до смерти, — сказал он, перекрестив нас на дорожку.
— Мир твоей душе, — ответил я.
Войдя со стороны конюшен, мы отправились на поиски Самуила. По сравнению с нашим первым посещением жизнь там сейчас бурлила втрое сильнее; народ суетился, начищая до блеска лошадей и вплетая в их гривы золотые ленты. Мы прошли мимо многочисленных стойл с крайне взвинченными обитателями, громко ржавшими нам вслед. Из-за одной загородки донесся мощный рев. Клавдий заглянул туда и отпрыгнул в сторону на добрых восемь футов.
— Там вовсе не лошадь, а медведь. Огромная зверюга с множеством ужасных зубов.
— Уверен, что у него дружелюбный нрав, — сказал я. — Вероятно, это прирученный артист, работающий вместе с акробатами.
— На самом деле он совершенно дикий, — крикнул стоявший на возвышении Самуил. — Сегодня ему предстоит помериться силами со львом, и мы еще посмотрим, кто победит. Вон, видите, лев сидит слева от вас.
Клавдий оглянулся, и его встретил еще более мощный рык. Очередным прыжком он вернулся на середину дорожки и заявил:
— Я бы поставил на льва.
— Приветствуем тебя, наш славный покровитель, — сказал я, вручая Самуилу золотую монету.
— Все в порядке, шуты, — сказал он, тщательно проверив монету на зуб. — Во время забегов все артисты остаются вон в той огороженной площадке около эврипоса. Обычно у нас бывает четыре заезда утром и четыре заезда днем. Сегодня утром будут скачки с барьерами, днем — на колесницах, кроме того, традиционные состязания по ходьбе, выступления гимнастов, животных и одного хвастуна, утверждающего, что он умеет летать. Можете устраивать ваши номера между состязаниями. Только не маячьте перед Кафизмой, пока не получите оттуда особого приглашения. Люди эпарха следят за увеселительными представлениями, и они сами дадут вам знать, если император захочет вас видеть.