Шут. Книга I
Шрифт:
– Давай-ка поешь теперь, – спустя какое-то время матушка Нелла вновь возникла перед ним, прервав этот безрадостный внутренний диалог. От пышнотелой женщины вкусно пахло чем-то очень домашним. Она поставила на столик у изголовья поднос с простой доброй едой и села на край постели, аккуратно расправив на коленях белый передник. – Иль тебя и кормить теперь с ложечки надо?
– Не надо…
Пряча глаза от неловкости, Шут осторожно сел. Жар спал, и, хотя в горле все еще скребло, боль тоже почти ушла. Матушка смотрела на него с доброй усмешкой и, казалось, действительно была готова выхаживать, как младенца. В ее простом круглом лице без
«Наверное, она и со своими внуками так же возится», – подумал Шут с благодарностью. Сам он давно не знал домашней ласки и всегда с каким-то особенным волнением принимал чужую заботу.
– Спасибо… – вздохнул еле слышно и спрятался за привычной ширмой улыбки: – Вы спасли мне жизнь, прекрасная дама!
– Ишь ты, уже паясничает! – служанка хрипловато рассмеялась, и смех этот лучше слов отразил радость от того, что непутевый королевский шут больше не валяется обморочный на голом полу. – А не больно много у тебя друзей, я погляжу, – обронила вдруг она.
Да уж… за четыре дня никто не хватился.
Шут, конечно, притворился, что его это мало волнует, но на самом деле, в часы болезни не раз задавался вопросом, отчего все сложилось именно так. Отчего ни шутки, ни улыбки не принесли ему то, в чем нуждаются и король, и распоследняя уличная нищенка… Так что в ответ на матушкину реплику Шут лишь вздохнул и пожал плечами, удерживая на лице слегка подувядшую улыбку.
– Кто захочет дружить с дураком?
Служанка подала ему ломоть хлеба и хмыкнула:
– Нет, парень, шибко у тебя глаза умны для дурачка. А глупость вся – оттого только, что подсказать некому, как жить надо.
Шут развел руками: дескать, согласен. Он уже вполне пришел в себя и с удовольствием выпил полную чашку густого бульона, а затем расправился с сыром и хлебом. Все дни до этого его рацион составляли только апельсины с яблоками да легкое ягодное вино, которое, как и везде, являлось во дворце основным напитком. Приятно было снова ощутить вкус настоящей еды. Пугающая слабость отступила, и посуда, хвала богам, уже не норовила выпасть из пальцев.
Когда он закончил трапезу, служанка собрала все чашки на поднос и, сочтя свой долг выполненным, устремилась к двери. На самом пороге она обернулась и, подбоченясь, строго сказала:
– Утром проверю, как ты тут.
И, пряча улыбку, скрылась за дверью.
Шут снова остался один.
Так почему-то вышло, что близких друзей при дворе у него не завелось. Кроме короля, конечно. Но король – он все-таки король. Не ему, дураку, ровня. К тому же Руальд Третий частенько покидал Солнечный Чертог, и тогда его любимец оказывался предоставлен самому себе, точно вольный ветер.
2
Пару месяцев назад король вновь отбыл из Золотой: на сей раз с дипломатическим визитом к тайкурскому правителю – таргалу Хадо.
Шут без него привычно скучал. Еще до болезни в один из пасмурных тоскливых дней он забрался на ступеньки трона и, нацепив на голову соломенную корону, сидел подле монаршего кресла немым напоминанием о королевской власти.
– Что, господин Патрик, грустите без любимого хозяина? – нарушил тишину язвительный голос. Обернувшись, Шут увидел графа Майру. Один из приближенных Руальдова брата, принца Тодрика, граф заглянул в зал, выгуливая парочку фрейлин.
– Грущу, господин Майра… – Шут выпрямился, с высоты пяти ступенек скорбно посмотрела на графа и его спутниц. А потом, зазвенев бубенцами, неожиданно прыгнул и по-кошачьи приземлился прямо у ног оторопевшего вельможи: – Не все ж, как вы и принц, радуются его отсутствию! – Неожиданно встав, он ловко надел потешную корону на графскую лысину. – О! А вам идет! Даже больше, чем Его Высочеству! Так и передайте ему!
Отскочив в сторону, Шут рассыпался в реверансах и звонко продекламировал сочиненное экспромтом:
Наш принц, конечно, будет рад,
Когда опять уедет брат.
Но радость принцам не к лицу –
Вместо себя он шлет овцу!
Златорогий баран украшал фамильный герб Майры… Граф побледнел и потянулся к ножнам. Королевского шута по большей части предпочитали считать блаженным дураком, на слова которого грех обижаться (и тем более наказывать за них). Но иногда он ходил по краю. Майре едва хватало выдержки вспомнить, что перед ними всего лишь паяц. Какой с него, полоумного, спрос?
После того, как Шут пару раз предугадал грядущие события, придворные даже наделили его даром пророчества – известно ведь, что безумцы частенько «говорят с богами». Однако язык у Шута был отнюдь не благочестивым и подчас оказывался куда более пугающим оружием, нежели отточенная сталь, которой так любили помахать все эти господа рыцари и бароны.
– Допрыгаешься, Патрик! – прошипел граф, делая вид, что не замечает, как нервно прыснули в кулачки обе его дамы. – Однажды твоя пустая башка украсит Небесную стену! – Он сорвал с головы корону и, скомкав, бросил под ноги Шуту. Желваки на лице у Майры ходили ходуном, когда он круто развернулся и вышел вон. Эхо его шагов гулко разнеслось по анфиладам комнат, уходящих от тронного зала вглубь дворца.
Одна из фрейлин немедленно поспешила за графом – утешать. А вторая поддела туфелькой остатки головного убора и бросила на Шута заинтересованный взгляд. Она не так давно попала ко двору, имела хорошее покровительство и могла не бояться гнева Майры. По какой-то причине Шут показался ей интересней прежнего собеседника.
Господин Патрик всегда нравился дамам, хотя они и не могли толком понять, как вести себя с ним и чего ожидать от чудака с бубенцами. Но чудак был молод и вполне мил на их погляд, хотя вовсе не походил на тех широкоплечих героев, что обычно воспеваются в балладах. Его вечные загадки и дерзости на грани дозволенного не могли оставить дворцовых прелестниц равнодушными. Впрочем, ни одна из них не воспринимала господина Патрика всерьез. Поиграть, повеселиться – это сколько угодно. Потом шептаться по углам, какой он забавный и какие восхитительно неприличные у него шутки! Шут доподлинно знал, что среди девиц ходили красочные слухи о его якобы распутстве. Но, по правде сказать, ни одна из них не могла похвалиться, будто почивала в постели у королевского любимчика. Когда в рассказах дело доходило до главного момента, дамы закатывали глаза и начинали нести невероятную чушь. Бредовые эти рассказы цеплялись один за другой, множились, обретая все новые и новые детали. Никто не пытался найти концов правды, и Шута это устраивало. Сомнительный образ покорителя сердец давал ему ряд ценных преимуществ, особенно по части сбора информации.