Шут
Шрифт:
Лестницу он, разумеется, преодолеть не сумел бы, поэтому дюжий Терман, помощник кузнеца, без лишних раздумий подхватил Шута на руки, точно барышню какую, и в таком виде доставил в опочивальню. Хорошо, что дверь оказалась не заперта... Терман был хорош в кузнице, но со знатью дел почти не имел, поэтому он просто сгрузил господина на постель, а потом, нерешительно потоптавшись, пробормотал что-то вроде 'разрешите откланяться' и спешно ретировался.
– О боги... Как же мне худо...
– простонал Шут, сползая с кровати на пол, ибо остатки ужина еще просились вон, а испачкать свежие простыни ему хотелось меньше всего.
'Опять на полу...
–
– Только на этот раз действительно пьяный... Какой же я пьяный... дурак... И ведь никто не заставлял, силком не лил этот проклятый ром... Чем только думал...'
Очнулся Шут, когда дверь вновь открылась, и ему удалось разглядеть пару хорошеньких ножек в простых козловых сапожках.
– Мирта...
– выдохнул он еле слышно, силясь оторвать голову от ковра.
– Это ты, моя добрая фея?
– Да, господин...
– сапожки приблизились. Шут собрал волю в кулак, а глаза в фокус и изобразил на лице подобие улыбки:
– Хвала богам, они услышали мою молитву. Только ты способна облегчить страдания пьяного шута... Умоляю, принеси скорей ночную вазу - под крышкой мой ужин не будет смердеть так ужасно.
– Да, господин, - девушка тихонько засмеялась. У нее был чудесный звонкий смех, от которого Шуту даже стало немного легче.
– А потом, с вашего позволения, я накрою вас пледом... На половике-то нынче холодно спать, ночь будет морозная.
Когда Мирта ушла, Шут не сразу уснул. Перед взором его кружили видения минувшего дня, особенно назойливо почему-то вспоминался небритый монах... Он так походил на брата Бареона, что когда-то отдал Шута Виртуозу...
Новый хозяин сразу сказал Шуту, что тот попал к артистам вовремя. Самый возраст, чтобы начинать учебу их непростому ремеслу - пять лет. Шесть, конечно, хуже, но можно. А случись им приехать еще годом позже - и Виртуоз не согласился бы взять чужого мальчишку, чье тело уже утратило ту гибкость, которая свойственна лишь малым детям.
Учить его начали с первого дня. И поручили это молодому акробату Дейре.
Занятия с этим юношей походили на праздник. Акробат был добр и мягок, никогда не принуждал Шута силой, а всегда соблазнял возможностью научиться делать так же, как он сам. С ним было весело и ничуть не страшно. Шут доверял Дейре настолько, насколько может доверять человек, которому ни разу не довелось упасть всерьез. Что бы ни приходилось ему делать - глубокие прогибы назад или стойку на руках - Шут всегда был уверен, что сильные руки старшего товарища, подхватят его и не дадут заработать ни одного синяка.
С Виртуозом все было иначе... Жестче, больней и проще. Хозяин труппы никогда не церемонился со своими артистами.
Шут хорошо запомнил тот день, когда после подготовительных растяжек и многочисленных веселых упражнений с Дейрой он оказался в руках Виртуоза, который с усмешкой заявил, что пришло время серьезного обучения...
Хозяин сел на коврик, расстеленный по траве у озера, где они остановились, ухватил Шута за бока и уложил себе спиной на колени так, что голова того свесилась к траве, а ступни оказались в больших и сильных руках хозяина... И эти руки медленно, но неумолимо разгибали Шутовы ноги в стороны до тех пор, пока не коснулись ими, разведенными на всю ширину, коврика. Шут кричал страшно, слезы против воли фонтанами брызнули из глаз - подобной боли испытывать ему еще не приходилось... Он успел тысячу раз проклясть новую жизнь и распугать своими рыданиями всех окрестных птиц. Но Виртуоз на этом не успокоился и велел ему самому садиться теперь в 'струну'. Все еще всхлипывая, Шут уперся руками в коврик и раздвинул ноги так широко, как только мог. В какой-то момент напряжение и без того растянутых в паху мышц достигло предела и переросло в тупую боль, не позволяющую сесть ниже. А до коврика еще оставалась целая ладонь, а то и две.
– Глубже, - спокойно жуя стебелек травы, велел Виртуоз.
– Я не могу!..
– захныкал Шут, с мольбой глядя на хозяина.
– Можешь, - ответил тот, сплюнул травинку и со всей силы надавил Шуту на плечи...
После этого Шут уже не сумел даже встать. Виртуоз легко подхватил его, заплаканного и несчастного и, держа подмышкой точно кулек с сеном, отнес к озеру.
– Поплавай немного, - мягко сказал он, опуская Шута в воду.
– Это поможет.
Но если вода и помогла, Шут этого не заметил - до самого вечера он ходил враскорячку, едва переставляя ноги. А на следующий день все повторилось. И через день тоже. Но спустя неделю Шуту уже не требовалась помощь, чтобы самостоятельно удерживать ноги разведенными на всю ширину.
Постепенно, год за годом, Виртуоз и его подопечные учили Шута всему, что знали сами. Хотя каждый в труппе обладал каким-то особенным талантом, все ее участники были многогранны, как и полагается хорошему бродячему артисту. Каждый умел и жонглировать, и разгуливать на руках, и смешить публику. Таким должен был стать и Шут, хотя все склонялись к тому, что на роду ему написано быть акробатом. Уж больно легок в кости, и по всему видно - высоким не вырастет.
День ото дня тело Шута - идеальное тело акробата - крепло, набиралось ловкости и силы, он стал выносливым, как звереныш, редко болел и в целом доставлял не много хлопот своему хозяину. Брат Бареон едва ли узнал бы теперь в ладном загорелом мальчишке с белозубой улыбкой и сверкающими глазами того тихого сироту, который мог целыми днями молчать и нередко был обзываем 'тощей щепкой'. Конечно, Шут не стал пухлей, но он был теперь славным, прекрасно развитым ребенком, которого уже никто не называл 'задохликом'.
Выступать он начал почти сразу же. Сначала Шуту доставались смешные и нелепые роли в забавных розыгрышах, потом он помаленьку стал помогать Дейре, а спустя несколько месяцев был уже полноценным его партнером. Конечно, не таким, как Фей, которая поражала публику своей гибкостью, грацией и смелостью, но и на Шутову долю аплодисментов вполне хватало. Пока он был мал, рисковать по-настоящему ему не позволяли, и Шут с восторженной завистью смотрел на трюки старших товарищей, которые так часто играли со смертью, что уже перестали ее бояться. Он знал - когда вырастет, будет таким же...
Конечно, ему еще не раз приходилось попрекать свою судьбу за несправедливость и колтушки Виртуоза, но на самом деле, Шут уже никогда бы не согласился променять эту жизнь на другую...
Ночью ему опять привиделся тот ужасный сон про Нар. И на этот раз кошмар был еще ярче, чем обычно. И, наверное, Шута снова вывернуло бы от страха и отвращения, не будь его желудок пуст, как сморщенная фига.
Он проснулся от собственного крика и долго лежал, судорожно вздрагивая, пока кошмар не отступил куда-то вглубь комнаты. Шут всхлипнул и, подхватив одеяло, забрался в постель - на полу он совсем продрог, хотя Мирта подбросила в камин достаточно дров. Он боялся снова уснуть и долго лежал, стискивая подушку холодными пальцами.