Шутиха
Шрифт:
Аккуратно пройдясь по кабинету колесом, Юрий Игоревич отряхнул с ладоней несуществующую пыль. Бабушка Алевтина всегда учила, что грешно подавлять души прекрасные порывы. Старушка сейчас на пенсии, пишет мемуары “Моя жизнь в “Шутихе”. И на полставки подрабатывает воспитателем в колонии для малолетних. Говорит, после шутов здесь отдыхаешь усталой печенью.
Через десять минут юрисконсульт спустился вниз.
В холле, заняв удобную диспозицию близ конторки, откуда успешно простреливался весь первый этаж, дремал на боевом посту начальник охраны. По вторникам и пятницам, за два часа до начала трудового дня, он традиционно посещал сауну “Аутодафе” им. М. Сцеволы, открытую в позапрошлом году на углу Гороховой и Патриотизма, после чего, приехав на работу и расставив часовых по периметру, надолго впадал в медитацию, размышляя о стратеrax прошлого, в частности о Сунь-цзы и Эпаминонде. Если начистоту, с такими орлами-стражами, как Арнольд Чикмарев, чемпион города по “fool-contact-karate”, ошибающийся только раз сапер спецназа Никифор Шняга, мастер случайной церемонии Ва Люн-цзы, послушник Малого Ша-олиня, и замнач Фрол Емельянович Засланный, известный местному криминалу как авторитет Казачок, можно было спокойно медитировать семь дней в неделю.
— С легким паром, Валерьян Фомич! — поздоровался юрисконсульт.
Ответа он не дождался. Лишь слегка колыхнулось правое веко да разбежались хитрюги-морщинки в углах глаз, давая понять Юрию Игоревичу, что отставной майор Семиняньен бдит и рад его видеть.
Заглядывать в отдел “Public Relations” было незачем; напротив, следовало бы отнести распечатку генеральному менеджеру на согласование — но Юрий Игоревич позволил гормонам выиграть матч с рассудком. Ибо генеральный ждал к полудню, а сейчас была едва четверть двенадцатого, и в “Царстве-пиарстве”, за крайним монитором у окна, обреталось рыжее чудо с зелеными глазами: Светочка, правнучка ныне покойного шута-патриарха Цицерона. Лишь на похоронах выяснилось, что старику было под девяносто, но последний контракт он честно дотянул до конца, лишь после этого сдавшись сперва врачам, а там и Костлявой.
С начала августа Юрий Игоревич ловил себя на странном матримониальном психозе. Без надежды на выздоровление. Но сегодняшние планы были скромнее: пригласить зеленоглазую на рок-балет Умберто Эко “Имя Розы”.
— ...сотня презервативов “Гусар”, дюжина гофрированных фаллоимитаторов 12x54, портрет Ван Гога без уха, четыре пары наручников... Да-да, Александра Христофоровна, я все записываю! Плюшевый бегемот в натуральную величину, контейнер воздушных шариков... Конечно, передам. Шеф в командировке, сейчас всем командует Игорь Всеславович. Он перезвонит вам на трубку. Думаю, если сегодня подпишут, перевод пройдет к четвергу. Аншлаг? Мэр Страстбурга плакал?! Ой, я вас поздравляю, Александра Христофоровна! А когда вы у нас играть будете? Я давно собираюсь...
Юрисконсульт терпеливо ждал, пока Светочка завершит телефонный разговор с Александрой Паучок, королевой богемы, чей театр “SpiderWomen” сейчас успешно гастролировал по Европе с авангард-оперой “Шут короля Батиньоля” по пьесе Н. Гумилева. Уйдя на повышение в столичный “Гаер ЛТД”, член совета директоров и вообще умница Заоградин пять лет назад рискнул, от лица фирмы выступив продюсером “арахноидов”, — и риск оправдал себя с лихвой.
— Ой, Юрка! Извини, спешу! Игорь Всеславович в редакции “Дурного вестника”. Рвет и мечет, тиран. Сказал, если опоздаю, с кашей съест. Я тебе перезвоню, ладно?!
Ясно. Значит, отец опять явится за полночь. Или вообще ночевать не придет. Устроить Кандыбе “форсаж шут-терапии” — это вам не дульки воробьям крутить! Министр культуры, как-никак. Вся контора обалдела, когда по итогам психотестирования грозному Кандыбе выпал шутом дядя Зяма. Юрий Игоревич лично вписывал в “особые условия” министерского контракта пункт о “гарантированном издании не менее двух сборников лирики 3. Кантора в год, общим тиражом от 15000 экз. и выше”. Кандыба скрипнул, но подписал.
— А вечером ты как, Свет?
Упорхнула. Вертихвостка. Теперь думай: перезвонит, забудет...
Коридор утешительно шуршал ковровой дорожкой.
— Разрешите, Алексей Яковлевич?
Генеральный менеджер Бескаравайнер только рукой махнул: садись, мол! — заканчивая разговор с двумя посетителями. На клиентов они были непохожи. Новобранцы, решил юрисконсульт. И не ошибся. Уж больно лица у этих двоих были какие-то...
Третьи.
Желая скоротать время, он взял со стола “Словарь смыслов”, любимую книгу начальства. Открыл на букве “Д”:
“ДУРАК (собств. русск. от общеслав. индоевр. “дурый” — “глупый”; сравн. греч. douros — “буйный, неукротимый, неистовый” и лат. dura — “суровый”). “Кому закон не писан”; кому позволено нарушать все и везде; деяния и поступки Д. как бы не в счет, а сам он — то исключение, без которого нет никакого правила; короче, Д. — единственная форма человеческого бытия, практически не облагаемая ответственностью...”
Этот абзац всегда благотворно действовал на нервы.
— Значит, так, — подвел итог Бескаравайнер — После обеда идете на склад за спецодеждой, потом к фотографу Завтра занесете снимки в отдел кадров для альбома. С понедельника можете выходить на работу.
И, когда двое открывали дверь, чтобы уйти, бросил в спины
— Эй, дураки, слышали?
— Сам дурак, — хором отозвались Третьи Лица. “Наши люди”, — отметил Юрий Игоревич, закрывая словарь.
ПЕСЕНКА ЗА KAДPOM
(Пока ветер, шурша титрами, гонит рябь по белому озеру экрана)