Схватка за Амур
Шрифт:
Президент поморщился:
– Для меня рубли – пустой звук. Сколько во франках?
– Во франке примерно в четыре раза меньше серебра, чем в рубле. Можно сказать – порядка пятидесяти тысяч франков.
Шарль Луи изумленно распахнул свои красивые глаза, так нравящиеся женам и дочерям парижских буржуа (которые, между прочим, весьма повлияли на своих мужей и отцов во время выборов):
– На одну поездку пятьдесят тысяч?! Он кто, русский Ротшильд? Наверное, разбогател на сибирских мехах?
– Мой агент вхож в дом генерал-губернатора и сообщает, что тот живет на одно жалованье и экономит на всем. А поездка, сир, заняла ровно полгода, и в ней принимали участие около двадцати человек. Так что расходы не столь уж и велики.
– Да, но – из своего кармана! – воскликнул президент. А виконт покривился в душе: буржуа никогда не станет аристократом, даже если он Наполеон. Однако на лице его не отразилось ничего, кроме согласного внимания. А президент не мог успокоиться. – Он же путешествовал, я думаю, не для личного удовольствия.
– Разумеется, нет. Хотя брал с собой жену и ее наперсницу. Кстати, они обе – француженки.
Это известие мгновенно переключило направленность интереса Шарля Луи. Ловелас, он и в президентском кресле, и на императорском троне остается ловеласом. Наоборот, высокое положение значительно расширяет возможности такого рода. Что хорошо подтверждали и предшественники-короли, и сам великий дядя-император. Да и первый французский президент, по сведениям агентуры, на этом поприще резвился очень даже успешно.
– Уж не одна ли из них – ваш агент, Лавалье? – в игривой тональности спросил Бонапарт. – А может быть, обе?
– Я не могу этого ни подтвердить, ни опровергнуть, сир. – Виконт, можно сказать, ехидно ухмыльнулся в душе. – Это – государственная тайна.
Император Николай Павлович принял морского министра светлейшего князя Меншикова сразу после завтрака, в 9 часов. Александр Сергеевич принес доставленные накануне штабс-капитаном Корсаковым бумаги от Муравьева – две записки о предположениях касательно благоустройства Сибири и рапорт о действиях Невельского. Доложив вкратце о прибытии спецкурьера от генерал-губернатора и представив государю полученные документы, князь собрался откланяться, но император указал ему на стоявший у стены диванчик – мол, садись и жди, – а сам занялся чтением.
Князь сидел и от нечего делать разглядывал портреты на стенах кабинета – Петра Великого, Екатерины Великой, Павла и Александра Благословенного. С каждого из них царь старался брать пример – разумеется, не целиком, а по отдельным деяниям: с Петра – по решительности реформ во благо России, с Екатерины – по непреклонности во внешних сношениях, с Павла… «В чем же Павел-то был силен? – задумался Александр Сергеевич. – С Александра пример понятный – по требовательности к исполнению законов, а что же с Павла?..»
Впрочем, князь не стал углубляться в этот вопрос, решив, что не стоит он того, чтобы забивать им голову – царь лучше знает, с кого брать, а кому показывать пример, – и отвлекся от портретов как раз вовремя, чтобы услышать голос государя и сразу вскочить:
– Послушай, Меншиков, ну, перенос Охотского порта в Петропавловск тебя как морского министра касается непосредственно, а вот с переустройством Камчатки я не понял – это же дело министра внутренних дел.
– Точно так, ваше величество, но предлагаемый губернатором Камчатки Завойко – морской офицер, и вся деятельность Камчатской области будет подчинена нуждам Петропавловского порта, так что это – и мое дело.
В дверь постучали и вошел секретарь.
– Ваше величество, к вам граф Перовский.
– Очень кстати, – император приглашающе махнул рукой. – Проси.
Граф ничуть не удивился, увидев князя, только, здороваясь, слегка и вполне дружелюбно улыбнулся, как бы говоря: «Опередили вы меня, ваша светлость». Князь ответил тоже дружелюбно, но с оттенком превосходства, усмехнувшись в седые усы: «Старики-то резвее, ваше сиятельство».
– С чем пожаловал, Перовский? – Николай Павлович кивнул на черную папку в руках графа. – Небось с бумагами от Муравьева?
– Да, государь. – Лев Алексеевич раскрыл папку. – Две докладные записки и рапорт о действиях капитана Невельского.
– Оставь. Рапорт я и сам получил, а записки любезно предоставил князь. Да вы садитесь, садитесь. Хочу услышать ваше мнение по всем трем документам. Первым давай ты, князь.
Основанием указательного пальца Меншиков огладил усы:
– Все представления генерал-губернатора я считаю правильными и своевременными. Камчатка – особая область и требует отдельного внимания и управления. Капитана первого ранга Завойко я знаю – весьма толковый офицер – и кандидатуру его в губернаторы поддерживаю. Как и представление на контр-адмирала…
Николай Павлович встал и подошел к окну. Ему захотелось взглянуть на ангела на Александровской колонне. В минуты раздумий о государственных делах тот как магнитом притягивал его к себе, и в последнее время это случалось все чаще и чаще. Не потому, что дел становилось больше – их всегда хватало с избытком, – наверное, просто больше стал уставать: все-таки пятьдесят четыре года, ни один монарх из Романовых столько не прожил, ни на одно царствование, кроме, пожалуй, Петра Великого, не выпало столько войн, одна Кавказская потянет на десяток обычных и конца ее не видно.
Тяжело. Тяжек груз ответственности за судьбу империи, когда один неверный шаг, одно ошибочное решение может повлечь за собой невосполнимые государственные потери и страдания тысяч людей. А еще он заметил: усталость быстрее стала его одолевать, после того как закончились нежные встречи с Леной. Прежде бывало – все, выдохся царственный мужик, напахался до радужных кругов перед глазами, перо вываливается из руки и невозможно лишнюю помету сделать на какой-нибудь важной бумаге – а придет ангел Леночка, обнимет, приласкает, и весь груз дневной куда-то улетучивается, и бодрость во всех членах, и голова ясная – садись и работай всю ночь напролет. И садился, и работал так, что придворные только диву давались – откуда у императора силы берутся. Глупцы, не знали они, что любовь ежедневно, ежечасно, ежеминутно творит с человеком чудеса, а ведь император – тоже человек, хоть и помазанник Божий.