Схватка (журнальный вариант)
Шрифт:
Малеванный в ту ночь загнал Яра в лесную балку. Ночь была душная, по краям темного неба беззвучно полыхали зарницы, бандиты залегли за деревьями. Они отчаянно отстреливались. Лейтенант приказал солдатам подойти вплотную и забрасывать гранатами. «За ту дивчину, — сказал Малеванный. — и чтобы ни один не ушел…» А потом встал во весь рост и подошел к темному обрыву.
— Слухай, Яре! — крикнул лейтенант в темноту. — Це я, Мальованый. Чи знаешь такого?
— Знаю, пес, — откликнулся Яр. — Бережу для тебе кулю!
— Сообщаю, что народным судом за преступления против Советской власти тебе вынесен смертный
Был короткий бой, когда пламя от гранатных взрывов вплелось в отблеск зарниц и глухо стучали автоматы. «Хлопцы! — крикнул своим Малеванный. — Не трогайте Яра, хочу глянуть тому кату в глаза». Они встретились на дне балки лицом к лицу, и Яр бросился бежать. «Да умри ж хоть по-человечески! — закричал лейтенант. — Повернись лицом к смерти!»
Еще долго потом, стоило лейтенанту закрыть глаза, виделась ему девушка, обнявшая яблоню…
Ненависть к бандитам росла у Малеванного день за днем, она была как завещание той дивчины — если ты мужчина, отомсти. Потому и не щадил себя, лез в самое пекло. Как-то сказал Нечаю:
— Понимаешь, Иванку, одна у меня мечта — дожить до того дня, когда выполем эту мерзость. Навсегда…
Но эта ненависть со временем не превратилась в злобу. Она была осознанной и целенаправленной, помогала бороться, а не ослепляла.
Другую дорогу прошел Роман Савчук. Он попал к Рену в 1943-м. Рен был тогда молодым, уверенно и властно ходил по земле, легко вскакивал в седло. Носил сотник польский китель с накладными карманами, щегольские галифе, мазепинку с трезубом. В том селе, где валялся в горячке Роман, сотник равнодушно распорядился жизнью десятка людей, родственников партизан и коммунистов.
Из одной хаты выволокли Романа, он только начал подниматься после болезни. Привели к Рену. Проводник посмотрел на подростка, раскатисто захохотал. Жалкий был вид у хлопца: остро выступили скулы, глубоко провалились лихорадочные, колючие глаза — скрутила хвороба.
— Вот партизанского выкормыша поймали, — гордо доложил сотнику «боевик» [20]
Роману трудно было стоять, и он оперся спиной о тын. Услышал, что сказал бандеровец, похолодели ноги, подумал, что приходит конец.
— Я с партизанами не знаюсь, — умоляюще обратился к сотнику. — Як на то, давно уже шукаю уповцев. Вышкол [21] маю, — добавил с некоторой гордостью.
— Щенок, — без злости сказал Рен. — Откуда такой?
20
Боевик — член бандитской группы.
21
Вышкол — выучка, обучение (укр.).
Роман изложил историю своих скитаний.
Рен выслушал, поверил хлопцу, приказал «боевикам»:
— Возьмем этого шмаркатого швайкала [22] с собой. Подкормим, и нехай воюе. Чтоб не говорили, что мы только убиваем, — ткнул в сторону дымившихся пепелищ. — Для тех, кто не забыл святые заветы предков, моя сотня как родная семья…
Роману не улыбалось бродить с уповцами по лесам, но понимал: будет перечить — налегке отправится на свидание с теми самыми предками. И потому сказал благодарно: «Бардзо дякую, батько».
22
Шмаркатый швайкал — сопливый босяк (диалект).
Кто-то из приближенных заметил одобрительно:
— Добре надумал, друже проводник. Воспитаем из щенка пса. Ничего, что сейчас шелудивый да облезлый. Были бы кости, мясо нарастет.
И закрутились чертовым колесом дни: рейды, налеты, бункера, лесные дороги.
Как-никак, а Роман почти закончил гимназию. Это сразу выделило его из «боевиков», полуграмотных, прошедших другую учебу — уголовщины, тюрем, отрядов «вспомогательной полиции».
Он начал писать стихи. О черноглазых красавицах, вишнях в цвету и о том, какие бывают золотые закаты. «Боевики» заметили, что Роман много пишет, вместо того чтобы, как добрые люди, в свободные минуты самогонку пить. Тетрадку с виршами принесли Рену — не к лицу «борцу» за национальную идею заниматься чепухой, батько прикажет плетью вразумить стихоплета.
Но Рен полистал обшарпанные листочки и велел доставить к нему лично «того хлопца, как его там…».
— Чуприну, — подсказали услужливо.
— Ага. Добряче призвыще — Чуприна. Помню, был патлатым да нечесаным.
Роман за год вымахал в здоровенного парубка. Рен встретил его дружелюбно.
— Добре пишешь, — сказал. — Читал. Нужны нам грамотные люди, такие, чтобы могли наши идеи объяснять. Будешь при мне по пропагандистской части. И писать станешь не про тендитных красоток — про боротьбу нашу, про потоки крови, которыми орошаем цветы нашей свободы.
Считал, видно, Рен, что с поэтом надо разговаривать высоким штилем.
— Сколько тебе лет?
— Восемнадцать, — с некоторой гордостью ответил Роман.
— Ага. Пора за тебя всерьез браться, учить тебя нашей науке.
…Дорого обойдется Роману та наука…
Рен задумчиво, изучающе рассматривал хлопца. Роман выдержал его взгляд.
— Не мигаешь… Молодец, — одобрил проводник и пришел в хорошее расположение духа. — Казаком стал… Уже под носом зачернело. Потому и лезут думки про красавиц. Сами были такими, пока не попробовали того меда…
«Боевики» захохотали батьковой шутке. Не часто шутил Рен.
— Чтоб не мешала тебе лирика воевать за наши идеи, сделаем так. На днях должны мы наведаться в одно село. Преподнесу я тебе подарунок. А пока оставайся в штабе.
К Роману подходили «боевики», поздравляли с «повышением».
Рен безошибочно выбирал цели для своих налетов. Сперва его разведка точно устанавливала, что в селе и рядом с ним нет партизан, взрослые мужики в лесах, только и остались старые да малые, а в некоторых хатах прячутся беглецы из лагерей военнопленных. Тогда и заявлялся в то село. Он охотился за связными партизанских отрядов, их добровольными помощниками в селах. Фашистское командование высоко ценило эту «деятельность» проводника.