Схватка (журнальный вариант)
Шрифт:
Из следующего донесения Сорока узнал, что Ива Менжерес не совсем благополучно прибыла в райцентр неподалеку от Зеленого Гая. Сообщал один из местных жителей. На большее, кроме эпизодических заданий, он не был способен в силу преклонного возраста и глубоко укоренившегося страха перед провалом. Так вот этот дидок, занимавший должность ночного сторожа склада райпотребсоюза, вышел на автобусную остановку, чтобы зафиксировать прибытие девушки с приметами, указанными в «грепсе».
Однако автобус в тот день так и не пришел. Чуть позже дидок узнал, что на одной из промежуточных остановок машина забарахлила, неисправность пытались устранить. Потом обозленный шофер сказал, что потек радиатор — это надолго, придется ему замерзать здесь до прибытия автомастерской, а пассажирам — добираться самостоятельно. Девушка в шубке,
Из этого сообщения Сорока уяснил, что Менжерес удалось найти пристанище в райцентре и она приступила к работе, использовав в качестве прикрытия историю с поисками родственников. Он отметил, что девушка действует не то чтобы смело, а нахально, будто нарочно заботится о том, чтобы каждый ее шаг стал известен окружающим. Так они и задумывали эту акцию — у Ивы добрые документы, ей нечего прятаться, скрывать легальную цель приезда.
Прошло несколько дней, и Сорока получил новое донесение. Ива нашла Гафийку, ныне Гафию Степановну. Та ей рассказала, что Панас Менжерес, у которого она служила, выехал в тридцать шестом году во Львов, потому что торговля его пришла в упадок и пришлось продать магазин. У Панаса действительно был родственник в городе, кажется, родной или двоюродный брат, но он не любил о нем говорить — тот в тяжелую минуту отказался одолжить деньги. Ива Менжерес по вечерам ходит в районный Дом культуры на танцы и в кино, завела много знакомых среди местных студентов, приехавших к родным на каникулы, особенно подружилась с Иваном Нечаем, бывшим инструктором райкома комсомола. Вокруг Ивана, как всегда, крутится молодежь, но он долго в райцентре не пробудет, так как собирается к жене своей Владе в Зеленый Гай, а пока гостит у своих родителей.
Еще через парочку дней отозвалась бабка Килина из Зеленого Гая, старушка-самогонщица, оказывавшая услуги еще Стасю Стафийчуку, в банде которого находился ее сын. Правда, в последний год бабка запросилась на покой, но люди Сороки ее так пугнули, что старая карга вновь обрела былую прыть. Бабуся была неграмотной, и ей пришлось добираться до райцентра, чтобы рассказать дидку из райпотребсоюза последние новости, а тот уже отправил «грепс». По ее словам, Нечай приехал к Владе не один, а с городской девкой, на стыд людям натянувшей на себя мужские штаны. Нечай и Ива ходили на охоту, на лыжах катаются, собрали таких же вертихвосток из местных и устроили в клубе концерт. И правда, голосок у той Ивы, как у райской пташки, все песни украинские народные пела, а губы у нее и очи злые. Хотела она, Килина, узнать, что потеряла Ива в Зеленом Гае, подкатилась к Нечаю, но тот ее так шуганул — до сих пор на спасительницу матерь божью молится за то, что отвела напасть от антихриста инструктора…
«И вот с такими людьми, как бабка Килина, мы думаем победить? — горестно размышлял Сорока, прочитав донесение. — Впрочем, кто думает о победе? Продержаться бы еще немного, пока американцы не обрушатся на Советы, у них атомная бомба, они сотрут с земли весь этот народ, которому и дела нет до будущей великой державы». В последние дни Сороку все чаще и чаще охватывало тупое отчаяние, к сердцу подступала темная
— Видите, как хорошо иметь распространенную фамилию! — Ива Менжерес была в прекрасном настроении. Поездка в Зеленый Гай, несомненно, пошла ей на пользу. На щеках заиграл свежий румянец, зимний ветер коричнево прижег отбеленную кремами кожу.
Она докладывала Сороке о поездке в иронических тонах, чуть подсмеиваясь над собой:
— Я стала совсем селянкой — научилась коров доить и в печи обед варить. Собиралась даже замуж выйти, сватался там один хлопчина-механизатор. «Ты, — говорит, — песни поешь гарно, станешь у нас самодеятельностью руководить вместо Леся Гнатюка, нашего дорогого товарища-друга, убитого проклятыми бандерами…»
— Но-но! — Сорока поджал губы, укоризненно погрозил пальцем.
— Так это же не я, это он говорит… — постреляла глазками Ива. — В нашем крае Менжересов — через пять хат шестая. И в Зеленом Гае живут три или четыре под такой фамилией, со всеми познакомилась, а с одним даже породнилась, его дедушка к моей бабушке в садок шастал…
— Перестаньте, Ива, переходите к делу. Что у вас за дружба получилась с Нечаем?
— За что люблю вас, друже референт, так это за откровенность! Ну где бы мне догадаться, что вы следили, а так нате вам — сами выложили! Вам бы батярусами [43] командовать! — Ива не выбирала выражений.
43
Батярус — босяк (диалект.).
Сорока от неожиданности поперхнулся. В самом деле, проговорился. И тут же постарался как-то объяснить Иве неосторожный свой вопрос:
— Вы там были приметной гостьей. И естественно, мне сразу же сообщили о появлении в тех местах дочери известного общественного деятеля профессора Менжереса. Специально за вами устанавливать слежку не было необходимости, согласен, это было бы с моей стороны неинтеллигентно.
— Опять же спасибо! А я ведь, наивная, думала: таким, как я, доверять надо полиостью! Можете вы распорядиться, чтобы Настя принесла после дальней дороги рюмочку? Продрогла и… привыкла…
«Не хватало еще, чтобы алкоголичкой стала», — подумал Сорока, попросив Настю принести что-нибудь выпить.
— В Зеленом Гае у каждого свежи в памяти интересующие вас события. Марию Шевчук хорошо помнят. Нечай мне сам рассказывал, как преследовал ее однажды на плантации подсолнечника и едва не погиб от пули телохранителя. Он ненавидит Марию лютой ненавистью, прямо белеет, как только упоминается ее имя, считает предательницей, ярой националисткой и прочая и прочая. А его жена, Влада, наоборот, думает, что учительница была неплохим человеком, случайно попала к националистам и уже не смогла от них отделаться…
— Слушайте, Ива, вы будто нарочно меня злите: разве позволительно так говорить о наших верных соратниках?
— Вы кого имеете в виду: Шевчук или тех, кого она вокруг своего пальчика обвела?
— Тьфу, пресвятая дева Мария, какая вы въедливая…
— Это вам за слежку! По существу: никто в Зеленом Гае не знает, что стряслось с Марией. Все убеждены, что она погибла во время ликвидации сотни Стася Стафийчука. А вот от чьих рук — здесь мнения расходятся. Нечай уверен: убил кто-нибудь из участников облавы, когда она пыталась уйти. Но…
— Но…
— Влада утверждает, будто видела несколько месяцев спустя Марию Шевчук в нашем городе.
Сорока встрепенулся, как гончая, напавшая на след. Его бледное, анемичное лицо порозовело, коричневые круги под глазами обозначились четче. В комнату некстати заглянула Настя, хотела что-то спросить. Сорока властным жестом загнал ее обратно за дверь.
— Где? Когда? При каких обстоятельствах?
— Влада рассказывает, будто приезжала в город за обновками к свадьбе. И вот на железнодорожном вокзале столкнулась случайно лицом к лицу с Марией. Влада настолько удивилась, что даже не окликнула. А когда опомнилась — учительницы и след простыл, она затерялась в толпе, как раз подошел пассажирский из Киева, на перроне было много людей. Мария была одета как деревенская девушка: вышитая блузка, кептарь, цветастый платок, сапоги хромовые…