Схватка
Шрифт:
– Михаил пропустит поганых галицкими землями, в обход Поросской засечной черты и Киева. Мало ли в бывшем княжении у Ярослава соглядатаев осталось? Сам же Михаил с дружиной еще раньше к Чернигову выступит, да Мстислава Глебовича в нем осадит. Всеволодовичи, про то прознав, Мстиславу помощь пошлют обязательно. А вот когда дружины владимирские и рязанские под Чернигов пойдут, так их по пути татары-то и встретят!
Сдавило сердце волынского князя при этих словах – не продохнуть! Но быстро себя взял в руки Даниил Романович – мало ли в извечных усобицах пролито крови русичей? В том числе и его руками. Но все же ответил он угрюмо, не сдержав охватившей его горечи:
– Тогда зачем Михаилу
Боярин ответил уже холоднее, и улыбка его сама собой сползла с губ:
– А сам-то не смекаешь? Во-первых, чтобы ты в спину не ударил, покуда он под Черниговом стоит. Во-вторых, потому как узнав, что объединились вы, Юрий Мстиславу большую помощь отправит – и большая рать врагов наших сгинет, ослабив базилевса и его брата.
Еще сильнее нахмурившись, Даниил довольно резко бросил:
– А хватит-то поганым силы с дружиной Всеволодовичей схлестнуться? Разве не сам ты, боярин, только что говорил, что агарянам они не по зубам оказались?
Гордей мотнул головой:
– Не по зубам, покуда последние все больше в городах, за стенами крепостными отсиживались, да набегами мелкими рать татарскую клевали. К тому же в Булгаре братья и сами воев немало схоронили… В то время как большая часть поганых на полудне били ясов и касогов, да последние половецкие кочевья в степях разоряли. Даже сейчас сил у царя Батыя будет вдвое больше, чем на Калке.
– На Калке и Михаил Черниговский с погаными бился! Нешто не помнит их силы? Нешто не помнит их коварства? Как же можно теперь их на Русь-то самим звать? И не задумывался ли о том Михаил Всеволодович, что разбив базилевса, татары уже на его княжество обрушатся, его самого на землю сырую уложат, да сверху досками обложив, пировать станут?!
Не смог сдержать гнева волынский князь при очередном упоминании Калки. Да и боярин сам также почернел лицом… Но ответил он уверенно, без всяких колебаний:
– А разве те же половцы – не поганые? Но сколько князей их звало на Русь, в свои усобицы вовлекая? Не ты ли и сам с ними союзы заключал?
Даниил горячо возразил:
– Лишь один раз – и то для того, чтобы удержать Каменец! И не я тогда позвал Котяна на помощь – его вороги мои привели, Ростислав Пинский и Владимир Киевский. Я же заключил с Котяном ряд, чтобы он половцев с моей земли увел… И на Калке я вместе с кипчаками не против русичей дрался, а с татарами. Или ты забыл, Гордей, про брань мою с куманами под Торческом, где дружину верную разбили, где сам я едва уцелел? Там ведь и твой сын пал, Гордей – твой Никитка. Али про то забыл?
Какой же яростью вспыхнули глаза боярина при упоминании о погибшем старшем сыне. Князю волынскому оттого не по себе стало – но вместо вспышки гнева Гордей неожиданно спокойно, как-то даже устало ответил:
– Я ничего не забыл, княже. Как и про то, что у меня еще трое сынов имеются и две дочери… Но я тебя в Галиче тогда только и поддержал – из-за сына. Не хотел идти под руку Михаила, на рать твою поганых натравившего… Но времена меняются. Быстро меняются, Даниил. Мне, чтобы сохранить двор и достаток для семьи, пришлось принять руку врага – так меня вроде и не задвинули, а наоборот, обласкали, привечая… И не ты ли сам тогда с войском на Чернигов пошел, первым ударив? Чем твои вои-то лучше поганых, коли не хуже половцев кровь русичей проливали, не скажешь? Молчишь? Ну молчи, княже, молчи, вижу, что нечего тебе сказать… А мне есть что. Первое: пусть царь Батый и царь Юрий друг друга режут, хоть все рати свои изведут – Михаил же в стороне окажется. И когда кончится промеж царей война, тогда сил ему хватит устоять хоть перед первым, хоть перед вторым. И второе: коли ты откажешься, Михаил Батыя на Волынь пропустит – врага оставлять
Даниил пораженно замер, а боярин, словно не замечая того, продолжил свою черную речь:
– Знаю я, что среди волынских бояр есть те, кто переметнутся под руку твоего врага, как только татары у стен града покажутся. Ты ведь тогда все потеряешь, Даниил. Побитым псом к Всеволодовичам поскачешь, коли в живых останешься, будешь сапоги их целовать да милости просить. Ну, так они великодушны – смилостивятся. Дадут крошечный городишко какой на прокорм, в нем и доживай свой век, княже… Не надейся, Михаил под стены Чернигова обманом рать владимирскую выманит с твоей помощью, сразу бы так и поступил… Ну, что скажешь?
Даниил Романович хотел много чего бы сказать в ответ: и про иуд, призывающих поганых на Русь, и про их вероломство. Про то, что татары такой силой заставят самого Михаила Всеволодовича себе подчиняться, что царь Батый – это не половецкие ханы, он придет не грабить и наживаться на распре княжьей, а завоевывать. А потому первыми на сечу пойдут вовсе не татары – а волынские и галицкие дружины, покуда агаряне своего часа станут ждать… Да с усмешкой смотреть на убивающих друг друга русичей.
Но вместо этого он лишь тряхнул головой и, открыто, благодарно улыбнувшись Гордею, воскликнул:
– Кто же в таком случае от предложения Михаила откажется? Передай великому князю киевскому, что волынская рать вместе с его выступит на Чернигов. Но прежде пусть он явно подтвердит переход Галича под мою руку, да галицкий полк мне отдаст… Тебя воеводой и поставлю.
Гордей, что-то такое прочитавший в глазах князя, на миг задумался, замер, желая спросить о своей догадке, предостеречь… Но вспомнив Калку и погибшего сына, только коротко бросил в ответ:
– Твоя воля, княже. Твоя воля… Все в точности передам.
Глава 3
Всегда задавался вопросом, почему любовные романы пишут только до того момента, как влюбленные герои поженились.
Догадок имелось множество, но основных две. Первая: для авторов свадьба есть положительный и единственный адекватный финал романтических отношений. Вторая: авторы считают, что за границей брака любовь без вариантов вытесняется бытовухой и постылой привычкой друг к другу.
Кстати, возможны и различные комбинации этих двух вариантов…
Но вот теперь, пожив немного с собственной семьей, пришел я к тому выводу, что писать красиво о семейной жизни, именно о ее быте, люди просто не умеют. Или, по крайней мере, не могут так же интересно и интригующе рассказывать, как про историю влюбленности.
Что же, последнее написать действительно гораздо проще, чтобы расписывать прелести супружеской жизни…
Вспомнить для примера хотя бы нашу с Ростиславой историю. Первый взгляд, брошенный друг на друга – мой открытый, прямой, восхищенный, жадный… И ее встречный, что был дерзким, немного недоумевающим и также немного восхищенным, а главное – заинтересованным. О первой симпатии можно было прочесть в глазах обоих – и именно глазами мы тогда вели немой, но такой красноречивый разговор… Мои говорили: «Ты настоящая красавица, я просто физически не могу отвести от тебя взгляда… кто ты, прекрасное создание?» В то время как ее отвечали: «Дерзкий дурень, тебя же накажут за столь срамные разглядывания, я ведь княжья дочка. А впрочем, коли не побоишься – смотри, любуйся… Покуда смелости хватает!»