Швейцарские горки

С бабьим летом вдруг накатили грусть и тоска.

В ослепительном солнце, режущей глаза пылающей осенней листве, теплом воздухе ясно чувствовался какой-то обман. Ибо все это великолепие было мимолетно. Уже чернели свинцовые тучи на горизонте, и северный ветер

в любое мгновение готов был разнести в клочья всю эту прощальную красу. Медлил он только от сознания собственной силы, торжество которой неминуемо…

Каждую ночь вдруг стали донимать кошмары, спасаясь от которых, Ледников вскакивал в постели облитый мерзким холодным потом, с колотящимся сердцем, вытаращенными глазами, абсолютно не помня причин и смысла явившегося ужаса.

Он пытался убедить себя, что это всего лишь физиология — реакция организма на приближение долгих месяцев холодов и непроглядной тьмы. Но уговоры не помогали. Ибо ясно ощущалось — неведомые пока несчастья, как снеговые тучи на горизонте, уже налились чернотой, и свирепый ветер вот-вот обрушит их на город.

Все случилось ночью.

Ледников очередной раз выдрал себя из трясины кошмара и открыл глаза. Голова, руки были совершенно мокрыми, сердце трепетало. Прошлепав босыми ногами в ванную, вытерся полотенцем и влез в халат. Не могло быть речи о том, чтобы снова ложиться в мятую влажную постель без всякой надежды заснуть.

Чтобы чем-то занять себя, он включил компьютер, вяло плюхнулся в тину Интернета. И на одном из западных сайтов его глаза сами безошибочно выбрали короткую новость…

Вечером в пригороде Берна в автомобильной катастрофе погибла русская сотрудница американского фонда…

Словно испугавшийся ребенок, он смежил веки. Голова наполнилась оглушительной пустотой. В ней ничего не было — ни мыслей, ни чувств. Просто пустота, безнадежная и бесконечная.

Когда Ледников открыл глаза, они сразу остановились на том, чего он не хотел бы видеть ни за что на свете.

..Anna Razumovskaja…

Анетта… Его Анетта… Единственная женщина на свете, которая могла сказать ему: «Мальчуган, неужели ты так и не понял? Мы будем вместе всегда. Что бы ни случилось».

И она имела на это полное право. Они действительно всегда возвращались друг к другу Что бы ни случилось.

Все началось еще в университете. И сразу стало ясно, что это ничуть не похоже на бессмысленные студенческие перепихивания, которые случались тогда не раз. Случались и тут же забывались. С Разумовской было совсем другое.

Правда, уже после университета, когда началась другая жизнь, с новыми искусами и возможностями, случилась дурацкая история, они разругались вдрызг, и Анетта прыгнула назло ему замуж за офицера-разведчика. Он был лет на пятнадцать старше их, принадлежал совсем к другому поколению и жил совсем в ином мире. Менять свою «шляхетскую» фамилию она, правда, не стала. Потом она уехала с избранником в Америку. Там родила сына, училась на каких-то хитрых курсах, чуть ли не в Стэнфорде, и стала профессиональным политологом, специалистом по распространению демократии на постсоветском пространстве со всеми вытекающими последствиями.

По возвращении в Москву ее супруг сразу ушел из органов, очевидно, тут сыграла свою роль экзотическая в его кругах карьера жены. А блистательная, расторопная Анетта тем временем стала сначала вторым, а потом и первым человеком в российском отделении одного из самых серьезных западных некоммерческих фондов.

Кто его знает, как Разумовская жила со своим доблестным мужем-разведчиком за океаном, но Ледникову она сама позвонила сразу после возвращения в Россию.

Произошла странная встреча. Они неловко улыбались, о чем-то бессмысленно говорили и больше всего боялись коснуться друг друга. Ибо понимали, случится первое прикосновение, и сразу же станет ясно, осталось ли все по-прежнему или… Прикосновение состоялось, и выяснилось, что ничего не изменилось. Ледникову хорошо запомнилось только, как его рука не узнала прежде тонкую талию Анетты — она вдруг оказалась несколько раздавшейся вширь. Последствия беременности и родов, сообразил он потом.

Ледников просто сидел, отвернувшись от компьютера, смотрел в темную яму окна и вспоминал прошлое. Их прошлое. Он вспоминал его с горечью и нежностью. Это было то, что останется с ним навсегда, что уже никто и никогда у него не отнимет.

Он решил выключить компьютер, но механически залез сначала в почту. Там обнаружились несколько писем. Так же автоматически он щелкнул по последнему…

«Мальчуган, здравствуй! Ты удивлен? Да, это я, твоя Анетта. Как редко я тебе пишу… Кажется, пишу тебе первый раз в жизни. Странное чувство, какое-то совсем виртуальное… Я тут наткнулась на очень интересный материал и сразу подумала о тебе. Здесь и страсти, и предательство, и гигантские деньги, и государственные тайны, и международный шпионаж… В общем, черт знает что наворочено! Можно сделать сенсационную книгу-расследование. Станешь у меня мировой знаменитостью. Как видишь, я всегда с тобой. Не грусти, я рядом».

Ледников снова и снова читал коротенький текст, и сердце бухало о его ребра, потом удары гулко отдавались в голове.

Судя по времени, Анетта написала письмо прямо перед катастрофой.

Он подошел к окну. Было полнолуние. Двор заливал мертвенный свет. Холодный ветер шевелил облетевшие с кленов листья, и они были похожи на отрубленные ладони.

Вдруг вспомнилось, как Разумовская напомнила ему по какому-то забытому поводу библейское: «Продай одежду свою и купи меч».

К месту встречи — небольшому скверику за зоопарком на Большой Грузинской — он добрался даже быстрее, чем рассчитывал. Так что у него был десяток минут, чтобы осмотреть парад монументов известного скульптора, выставленных прямо на улице перед расположенной тут же мастерской.

Памятники, стоявшие на тротуаре без постаментов производили потустороннее впечатление. В одном ряду высились клоуны, святые, царственные особы, герои разных эпох, аллегорические фигуры, пешие и конные, неправдоподобно громадные и тяжелые.

А рядом несся привычный московский поток машин. Курили, хихикали, беспрерывно плевались, оглядывались вокруг жадными, злыми глазами низкорослые, как на подбор, студенты техникума, занимавшего половину действующей церкви, расположенной тут же.

В церкви вдруг протяжно ударили колокола, величаво и печально запел хор.