Сибирская вендетта
Шрифт:
По Колиному лицу разливалась мертвенная бледность. Ребята затихли. Андрей быстро обработал голову йодом и перебинтовал.
– В больницу! Живо!
Двое сели сзади по бокам, один держал на коленях Колину голову, другой придерживал ноги, безвольно болтавшиеся от каждого толчка. Андрей захлопнул дверцу, взревел мотор. Машина рванулась вперед.
До ближайшей больницы было километров десять, но уже через пять минут машина затормозила у приёмного покоя десятой городской больницы. Андрей взбежал по каменным ступенькам, стал барабанить в запёртую дверь… Коля уже не дышал. Было слишком очевидно, что всё зря, ничем уже тут не поможешь, но Андрей продолжал стучать и, наконец, выломал дверь. Навстречу ему бежали женщины в белых халатах, они что-то кричали, волосы их жутко развевались… Андрей ничего не слышал. Он уже вытаскивал Колю из машины и нёс на руках по коридору, всё дальше и дальше, сам не понимая, куда идёт, не слыша криков, не чувствуя веса, и такая боль раздирала его грудь, что хотелось кинуться на эти стены и крушить всё вокруг, ломать, бить – пока всё не рухнет, пока не станет темно и весь мир не исчезнет, не провалится в преисподнюю.
Он плохо помнил, что было дальше. Сознание работало вспышками. Вот он идёт как пьяный по коридору, что-то выкрикивая и натыкаясь на стены, его хватают за руки какие-то люди, что-то настойчиво говорят в лицо, но он ничего не слышит. А вот он уже сидит на стуле, блестящий шприц с прозрачной жидкостью вонзается ему в руку, и он чувствует тупую боль в руке. Рубашка на нем разорвана, левого рукава нет, и молодая медсестра бинтует ему предплечье. Зачем?.. Он пытается встать, но кто-то сзади сильно давит на плечи, и он понимает, что вставать не следует. Потом ему ударил в нос острый запах. Он знал этот запах, сколько раз он его вдыхал во время соревнований. Вот и теперь, ноздри его затрепетали, плечи расправились, и он с наслаждением вдохнул едкий запах нашатыря, от которого словно прибавляется света в глазах и мир становится бескрайним и светозарным. А потом он вдруг провалился в бездонную яму – чёрную и глухую. Сознание покинуло его.
Колю Гинкулова похоронили через три дня. Андрей к этому времени уже пришёл в себя. Рука почти не болела – пуля прошла навылет. Хуже было с головой. Было чувство оглушенности. Постоянно что-то звенело и давило на мозг. И ещё казалось, будто он что-то забыл – очень важное, такое, без чего нельзя больше жить.
Он встретился с родителями Коли. Это было страшнее всего. Получалось, что Коля погиб по его вине. Хотя его никто не винил, но сам Андрей знал, что виноват именно он. Если б можно было, Андрей отдал бы свою жизнь вместо Колиной. Отдал бы десять своих жизней за одну чужую – но это было невозможно. В который раз повторялась страшная несправедливость: жил человек, не желающий жизни, и уходил в могилу тот, у кого впереди была вся жизнь – юноша, полный сил и надежд.
Во время похорон было много цветов, был удивительный памятник из мрамора, было много слез и много речей, не было лишь одного – не было Коли – лучшего ученика, которого Андрей почитал в душе за сына и которому старался передать всё, что знал сам. Понять этого было нельзя. Оправдать – тем более.
По городу поползли слухи о войне безбашенных каратистов с отмороженной мафией. Верными они были лишь наполовину: война велась с одной стороны. Да и что это была за война? С одной стороны группа подонков, стреляющих исподтишка и нападающих вчетвером на одного, а с другой – обычный человек, который ни от кого не прячется и не нападает первым. Но так было лишь до поры. Нелепая смерть молодого спортсмена стала своеобразным рубежом. Борьба вступила в новую фазу.
Сразу после похорон Андрей стал устраивать свои дела. Первым делом загнал машину в гараж к надёжному человеку. Затем сделал ряд звонков, отдал необходимые распоряжения. Занятия в секциях теперь должны были вести его ученики. Официально школа боевых искусств ликвидировалась, но в частном порядке продолжение занятий не возбранялось – так он вывел из-под удара своих учеников.
Затем Андрей забрал из квартиры то, что называют предметами первой необходимости, а также документы и наличные деньги. Ключ от квартиры был отдан соседке по лестничной площадке – обычный пенсионерке, – без всяких обязательств с ее стороны. На законный вопрос, когда вернется, Андрей честно ответил:
– Не знаю.
С лёгким багажом, но с тяжёлым сердцем он вышел на улицу. Зима стояла, редкие прохожие спешили по своим делам, было морозно и скучно среди скудной сибирской природы. И странным ему казалось, что люди куда-то идут, к чему-то стремятся. Что за нужда гонит их сквозь ночь и мороз? Куда они все торопятся? Всё равно конец у всех один – могила, гниение, вечный мрак. Через десять лет после смерти тебя уже не вспомнят. Через сотню лет сотрутся последние следы. Даже прямые потомки затруднятся назвать твое имя. Для чего же тогда эта суета? Есть ли цель у жизни? В чем её смысл? Каждый сам решает для себя этот вопрос. Находит свой смысл, ставит собственные ориентиры, затем достигает их или промахивается – это уже не суть важно, главное, чтобы такие ориентиры были. Это наполняет жизнь смыслом, придаёт ей стройность. И горе тому, у кого таких ориентиров нет! Такого человека можно уподобить беспомощной шлюпке среди бушующего океана, или песчинке, которую могучий ветер неудержимо несёт вдаль.
Что-то похожее случилось с Андреем. Жизнь его надломилась. Что будет с ним дальше, он не знал. Но к прошлому возврата не было. Тренировки, соревнования, сон по расписанию – всё ушло безвозвратно. Казалось, что всю свою жизнь он готовился к чему-то главному, решающему, и вот это главное наступило. Приближается то, что потребует от него всех сил и даст окончательный ответ, зачем он явился в этот мир, достоин ли он подаренной ему жизни. И ради какой цели он тренировал своё тело и ковал свой непобедимый дух.
Для Андрея наступал момент истины.
Он снял однокомнатную квартиру в окраинном микрорайоне города на первом этаже обычной панельной пятиэтажки. Это была стандартная однокомнатная секция без телефона и без мебели. Он не торгуясь заплатил за полгода вперёд и сразу стал готовиться к визиту в компанию «СибТранс», которая базировалась в соседнем микрорайоне и до которой удобно было ходить пешком по заснеженной тропинке через гору, поросшую молодым сосняком. Затем он подстригся, так что волосы стали предельно короткими, обнажив светлую полоску у самых корней. Были куплены: чёрный костюм производства местной фабрики «Вид», импортная белая рубашка с галстуком и полуботинки на низком каблуке и с такой подошвой, на которой трудно было поскользнуться. Легкая дубленка неприметного оттенка и чёрная спортивная шапочка довершили дело.
Двадцать пятого декабря, во второй половине дня, когда уже начало темнеть, Андрей облачился в свой камуфляж и вышел из дома. Миновал ряд пятиэтажек, перешел оживлённое шоссе и по заснеженной тропинке стал подниматься в гору по узкой извилистой тропе. Он был совершенно спокоен и, можно сказать, ни о чём не думал. Смотрел себе под ноги и выбирал, куда поставить ногу, чтобы не провалиться под снежный наст. Старался не задеть стволы деревьев и поднимал изредка голову, оценивая дальнейший путь. Со стороны глядя, можно было подумать, что человек просто гуляет по лесу или, в крайнем случае, отправился на дачу, которых было немало в округе. Лицо спокойное, взгляд задумчивый или рассеянный, но никак не злой, не агрессивный.
Четыре километра Андрей прошёл за сорок минут. Сумерки обратились в ночь, мороз заметно усилился, в многоэтажках затеплились жёлтые огни. Андрей любил это время суток – народ возвращался с работы и на город словно бы снисходило умиротворение. Но не всех ждал в этот день спокойный вечер. Андрей направлялся к двухэтажным коттеджам, поставленных буквой «Г» возле объездной дороги. Коттеджей было три – два в ряд и один сбоку. Огорожены забором из железных прутьев, по углам и на входе висели видеокамеры. Центральный офис находился в среднем здании, к нему и свернул поздний визитер. По заснеженному тротуару, мимо железных прутьев с одной стороны, и дорогих иномарок с другой – ко входу.