Сиделка для вампира
Шрифт:
Я распахнула глаза и тут же об этом пожалела. Ослепляющий белый свет был направлен прямо мне в глаза, из-за чего выступили слёзы. Сквозь пелену мне удалось рассмотреть лишь размытые силуэты, возвышавшиеся надо мной. Но постепенно за зрением возвращались и другие чувства.
Пока я была в отключке, меня связали и даже рот заткнули кляпом. Я попыталась высвободить руки, но верёвки крепко обвили запястья, не позволяя ими даже шевельнуть. Ноги же успели заковать в железные кандалы, от которых тянулась короткая цепь.
— О, очнулась, — знакомый здоровяк подошёл к сидящей на земле мне и
— Что значит, ничего? — к здоровяку подошёл какой-то тощий мужичок с «тараканьими» усиками и неприятным маслянистым взглядом.
— Представляешь, я ей даже яд подсыпать не успел, — хохотнул мой похититель, хлопнув себя по бокам. — Видать, кто-то до меня ей подсунул этой гадости парализующей. Я же только вывел её из таверны и сюда приволок.
Услышав это, я даже забыла о зародившемся плане побега. О чём он вообще говорит? Не в еде, не в чае я не обнаружила яда. Нюх оборотня в связке с шестым чувством ведьмы предупредили бы меня об опасности. Если меня отравили, то уж точно не ужином.
Тощий недоверчиво глянул на здоровяка и вразвалочку подошёл ко мне. Не особо церемонясь, он сдёрнул с меня капюшон и откинул мою косу за спину. Тонкие, но на удивление сильные, пальцы надавили мне в районе лимфоузла, а потом под мочкой уха. В следующую секунду мою кожу на шее словно обожгло.
— Дротик с ядом, — обладатель «тараканьих» усов обернулся к здоровяку и что-то протянул ему. — Кажется, такие используют вампиры. Видел их там?
— Нет, — здоровяк озадаченно почесал макушку и глянул на меня, словно ожидая объяснений. — Хотя, её в трактир привёл тип в балахоне, лица было не разглядеть. Правда, потом он сбежал.
— И ладно, — тощий поправил свой капюшон, отороченный дорогим мехом, и обратился к кому-то невидимому для меня, стоящему за моей спиной. — Грузите её. Но сперва стяните с неё одежду. Пустим наживца в другую сторону, чтобы её не вычислили по запаху так сразу.
Кто-то грубо схватил меня за шкирку и резко поднял на ноги. Цепь мрачно зазвенела о каменную мостовую, словно выражая своё недовольство. Я дёрнулась, желая вырваться, но безуспешно. Когда попыталась призвать волчью сущность, кандалы на ногах раскалились до красна, и я замычала от невыносимой боли. Неизвестный, который тащил меня, расхохотался и прохрипел:
— С этой побрякушкой ты не обернёшься, волчье отребье. Ничего, если не будешь глупить, мы тебе больно не сделаем. По крайней мере, постараемся не делать.
Бандит снова расхохотался, волоча меня за собой по грязной улице, извивающейся между старыми домами, большинство из которых были разграблены или полуразрушены. Знакомая картина. Такое же зрелище я наблюдала и в своём родном городе. Не как иначе мы в Нищем квартале, которые существуют везде. А значит — от центра ой как далеко. И даже если смогу каким-то чудом сбежать, до той злополучной таверны вряд ли самостоятельно доберусь.
Мы остановились около неприметной двухэтажной лачуги, окна которой были криво заколочены трухлявыми досками. Мужик подошёл к двери и постучал, делая между ударами разные по длительности паузы. Через пару минут ему открыли, и в мой нос ударила волна омерзительных запахов: пот, моча, что-то гнилое, кислая брага и другой дешёвый алкоголь.
С трудом сдерживая рвотный спазм, я мельком огляделась. Довольно большая, но плохо освещённая, комната была вся завалена мебелью, используемой не по назначению. На нескольких столах лежали старые матрасы, усланные грязными тряпками. На перевернутом серванте абы как валялось холодное оружие и бутылки. Пол покрывало слой прелой соломы, а в углах возвышались кучи вонючего мусора.
В лачуге находились трое. Самый здоровый развалился в сломанном кресле и на меня взглянул мельком, без особого интереса. А вот двое других просто пожирали меня бесцветными глазёнками, разве что голодной слюной не капали. По моей спине пробежали мурашки отвращения, а в горле встал ком. Надежда на то, что меня не тронут, рассеялась пеплом по ветру.
— Нам же можно её? — гнусаво спросил красномордый, уткнувшись взглядом в район моей груди.
— На счёт этого мне ничего не говорили, — довольно прохрипел урод, продолжавший держать меня за шкирку, как нашкодившего щенка.
— А что не запрещено, то разрешено, — третий расплылся в слащавой улыбке.
— Но я первый! — хрипло заявил бандит, притащивший меня сюда, и его подельники лишь мелко закивали, продолжая разглядывать меня похотливыми взглядами.
Здоровяк уверенно пошёл к лестнице и по скрипучим ступенькам поднялся на второй этаж. Я мечтала, чтобы под ним провалился пол, но доски с душераздирающим скрипом всё же держались под его тушей. Не долго думая, здоровяк распахнул первую попавшуюся дверь.
Меня швырнули на низенькую кровать, засланную только жёлтый от грязи простынёй.
— Посмотрим, что тут у нас под одеждой прячется, — пропыхтел здоровяк, склонившись надо мной.
Я шарахнулась от его огромных лап с грязными обкусанными ногтями и чуть не упала с кровати. Здоровяк выругался, поминая «добрым» словом всех моих родных, и грубо схватив за руки, привязал запястья к спинке кровати. Я начала паниковать ни на шутку, дёргала руками, ногами, мычала. Но мужик молча отвесил мне пощёчину, от которой моя голова мотнулась в другую сторону, а кожу обожгло. Из носа потекло что-то тёплое, и до меня не сразу дошло, что это кровь.
Здоровяк, не теряя времени, стянул с меня плащ с жилетом и взялся за пояс юбки. Я было дёрнулась, но голову тут же пронзило болью. Страх и отвращение накатили одновременно, и я почувствовала, что меня сейчас стошнит ужином. Я попыталась удержать это в себе, но здоровяк уже принялся стягивать с меня штаны, от чего я пришла в неподдельный ужас. Желудок не выдержал, и еда полезла наверх.
Это было ужасно… Всё это вместе. Я захлёбывалась в собственной рвоте, которая из-за кляпа пошла через нос. Горло обжигало, лёгкие разрывало от нехватки воздуха, а на глаза наворачивались слёзы. И в это время мужик, царапая мою кожу, грубо стягивал с меня одежду, которой практически уже и не осталось. Единственная мысль, которая появилась в моём помутившемся рассудке, была о том, что лучше умереть до того, как этот урод изнасилует меня.