Сила на силу. Книга 1
Шрифт:
– Мессир Фламберг дал. – похвастал Сёмка. – Как узнал, что мы собираемся лезть в дальние ходы – так и дал. Сказал, что пригодится, если керосин в лампе закончится. Только просил вернуть, когда назад придём – штуковина-то эта не его, она из здешних находок, шибко ценная. Говорит – она не только светить может, а ещё для чего-то предназначена. Только он ещё не разобрался – для чего…
Витька кивнул. Они уже который день помогали фройляйн Елене обшаривать подземелья древнего города. К этому увлекательнейшему занятию их допустили при условии: всё, что будет найдено, любая мелочь, должно быть сдано для последующего описания и исследования. Исследовать же найденное – предполагалось как-нибудь потом, а пока все участники «раскопок» старательно наполняли ящики предметами, назначение
Сегодня находок было немного. Несколько непонятных предметов из того же загадочного металла, что и «фонарик» (так Витька определил для себя светящийся цилиндрик), полдюжины пластин из матового чёрного то ли стекла, то ли полупрозрачного камня, сплошь покрытых непонятными письменами и узорами. И, конечно, главная находка – длинный обоюдоострый нож из голубого инрийского вулканического стекла, ритуальный клинок инрийского пилота-наездника боевых инсектов. Оба отчаянно мечтали заполучить такой для себя, особенно, когда узнали, что инрийские клинки не нуждаются в заточке и со временем становятся только острее. Да и внешне нож был прекрасен жуткой, смертоносной красотой – хищный лезвия завораживал, рукоятка из незнакомого чёрного металла приятно холодила ладонь – казалось, тепло человеческой руки не в состоянии нагреть его, сколько не сжимай. Навершием служил плоский чёрный с тускло-багровыми прожилками матовый камень, на котором был глубоко прорезан незнакомый узор.
К сожалению, клинок достался им без ножен – ребята извлекли его из кучи тряпья и костей, которую после некоторых колебаний определили, как останки давным-давно истлевшего трупа инрийского воина. Ещё неделю назад они ни за какие коврижки не прикоснулись бы к ним – но за это время им пришлось разгрести здесь, в подземельях не одну подобную кучу, так что острота впечатлений несколько притупилась.
– Поесть бы… – вздохнул Сёмка. – С самого утра не жрамши, кишки слипаются от голода!
Витька покопался в карманах и достал ржаной сухарь. Такие, размером с ладонь взрослого человека, входили в армейские пайки. Сёмка схватил сухарь, с усилием переломил и стал грызть свою половину. Получалось не очень – даже крепким мальчишеским зубам было непросто справиться с этим деликатесом, консистенцией напоминающим обожжённый кирпич.
– Водички не осталось? – Сёмка достал флягу, поболтал руке. Сосуд не отозвался ни плеском, ни бульканьем.
– Вот ведь, нету ничего…
Витька покосился на влажную стену и торопливо отвёл взгляд. Нет уж, лучше потерпит, чем слизывать с камня капли, похожие в свете «фонарика», на капельки зелёного яда. Но приятель прав: пить действительно хочется. Они с самого утра обшаривали тоннели, до которых не добрались пока матросы под предводительством профессорской дочки, и вода во фляге давно закончилась…
Ребята сгрызли свои половинки сухарей. Голод немного отпустил, но пить захотелось ещё сильнее.
– Может, вернёмся? – предложил Сёмка, облизывая засохшие губы. – А завтра прямо с этого места и начнём?
Витька прикинул: с одной стороны, друг прав, жажда скоро станет мучительной. А с другой – свод тоннеля так манил, теряясь во мраке…
Он поднялся на ноги и вскинул на плечо казачий карабин. Сёмка покоился на него и перехватил поудобнее инрийский нож – фонарик для этого пришлось переложить в другую руку. С пустыми руками ребята в дальние тоннели ходить не решались, хотя до сих пор не встречали здесь даже намёка на реальную, невыдуманную опасность. И пусть к карабину имеется всего четыре патрона – всё равно оружие придавало уверенности, с ним было не так жутко оставаться наедине с тьмой, не видавшей никого живого уже не одну тысячу лет.
– Давай пройдём ещё немного. Если не найдём ничего интересного – так и быть, вернёмся.
Сёмка кивнул, нажал на завитушку на рукоятке «фонарика», и ребята двинулись в подсвеченный зеленоватым лучом проход.
Тоннель тянулся и тянулся, и ничего интересного юным исследователям не попадалось. Всё те же мокрые стены, каменные плиты под ногами, пригнанные настолько точно, что в щелях между ними даже не скапливалась пыль – а должна бы, за столько-то тысячелетий… В какой-то момент Витька заметил, что тоннель постепенно уходит вверх, и подумал, что так они могут выбраться на поверхность далеко за пределами Заброшенного города. Мальчик давно перестал считать шаги, но выходило, что внешнюю границу, обозначенную подошвой холма, они давно миновали его, и сейчас над их головами лес. Но если так – куда ведёт тоннель?
О том, чтобы вернуться и продолжить расследование завтра, никто из них уже не вспоминал – неуёмное любопытство подстёгивало, гнало вперёд, заставляя забыть и о запёкшихся губах и о том, что рот словно наполнен сухим песком.
Тоннель оборвался внезапно, упёрся в низкую каменную дверь с высоким, дюйма в два, порогом. Он тоже был сделан из камня, но какого-то другого – чёрный монолитный, без единого шва, брусок уходил в пол и стены. Витька провёл по нему пальцем и почувствовал лёгкий, похожий на гальванический, укол – и испуганно отдёрнул руку. Похожие «укусы» ему уже приходилось испытывать, когда они разбирали находки – помнится, мессир Фламберг объяснил тогда, что это есть признак того, что взятый в руки предмет несёт заряд ТриЭс. А потом посмотрел на Витьку с любопытством, покачал головой и добавил: «да ты, парень, похоже, весьма восприимчив… надо бы заняться тобой… потом, разумеется, когда доберёмся до цивилизованных мест. Может статься, что тебе место не в вашей дремучей Новой Онеге, а в Столице, где одарённые молодые люди с разных концов Империи знакомятся с премудростями ТриЭс». И тут же посмурнел, вспомнив, что Столица разрушена воздушными бомбардировками инрийских армад, и не факт, что на месте зданий и Гросс-Ложи, и Технологического колледжа и Академии Натурфилософии сейчас что-то, кроме груд битого кирпича…
Дверь не поддавалась, сколько не толкали её ребята, сколько не колотили изо всех сил руками и ногами. Витьке даже показалось, что дверь составляет с порогом единое целое, и если бы не тонкая, в волос, щель, которую удалось разглядеть при свете «фонарика», они бы, наверное, уже оставили это безнадёжное занятие. Но нет, отбив кулаки и пятки о камень, они сменили тактику – стали ощупывать бронзовые бляшки, завитки и пластинки, до того искусно вделанные в дверь, что граница между камнем и металлом не всегда ощущалась пальцами. Сёмка предложил по очереди наживать на эти вставки – а вдруг одна из них окажется кнопкой, отворяющей дверь? Так они и поступили, но результата не добились – ни одно из бронзовых украшений не подалось. Тогда Витька предположил, что возможно, надо нажать на две разные бляшки одновременно, и тогда-то хитрый механизм обязательно сработает – и друзья снова начали елозить пальцами по каменной поверхности.
Продолжалось это ещё с четверть часа и закончилось как-то само собой – в какой-то момент друзья обнаружили, что они просто сидят на полу, привалившись к стене, и разглядывают так и не поддавшуюся преграду. Сёмка выругался под нос (Витька подумал, что услышь его отец от сына такие слова – порки было бы не избежать), поднял фонарик и стал по одной освещать бронзовые украшения, внимательно рассматривая то ли вытравленные, то ли отчеканенные на их поверхности узоры. Те были выполнены тонкими линиями, и чтобы хорошенько разглядеть, Сёмка подносил светящийся конец «фонарика» почти вплотную – от этого бронза приобретала зеленоватый отлив. Витька лениво подумал, что вообще-то это странно: за столько лет, в сыром подземелье бронза должна была покрыться густым слоем патины, а эта ничего – чистая, тёмно-жёлтая, чуть ли не сияет, как после полировки. Может, это никакая не бронза, а какой-нибудь сплав золота?
И в этот момент произошло то, чего они уже перестали ждать: очередная завитушка вдруг вспыхнула золотисто-зелёным ярким светом! Сёмка отшатнулся, уронил «фонарик» и шлёпнулся на каменный пол – и так и остался сидеть, разинув в изумлении рот. А неведомый символ продолжал сиять, и от него свечение расползалось по соседним бронзовым бляшкам – и скоро вся дверь уже сияла, как украшенная свечами рождественская ель. Тот, первый значок светился ярче других, притягивая к себе взгляды «исследователей».