Сила сильных(без ил.)
Шрифт:
Тихий звон колокольчика
В тот вечер все собрались поздно, усталые, и ужинали без лишних слов, обстоятельно, плотно, как пахари после трудного дня. Неяркий свет, глухая замкнутость стен усиливали впечатление трапезы, словно не было
Уже опустели тарелки, когда Биранделли уронил как бы в задумчивости:
— Тайскейясея…
— Тайскейясея или тойсойясейя? — лениво переспросил Тагров.
— А есть разница? — Маленький, черноволосый Биранделли остро чиркнул гуманолога взглядом.
— Существенная, ибо первое — бессмыслица, второе же — "цвет зла".
— А! Выходит, я неверно запомнил. Ты перевел по смыслу или…
— Без "или", — уточнил Тагров. — Теперь кайся.
— Что-что?
— Ты встретился с муарийцами. И произошло нечто как будто пустяковое. Но… Дальше?
— Дальше я позволю себе вопрос, — подал голос Шахурдин. Все подняли головы и насторожились. — Если что-то случилось, даже пустяковое, но связанное с муарийцами, то почему об этом тотчас не было доложено мне?
— Потому, уважаемый капитан, что это такая историйка, которыми пай-мальчики не беспокоят занятых пап! — Биранделли озорно улыбнулся. Типичная, такими после ужина сводят с ума мрачных гуманологов.
— Биологи шутят, — поднося к губам чашку кофе, прокомментировал физик Ясь. — Юмор, да еще под благодушное настроение, лучшая смазка для мелкого грешка, верно?
— "Что-то физики в загоне, что-то лирики в почете", — пропел Биранделли. — Таков наш век, дорогой Ясь, однако замечено, что комплекс неполноценности рождает мнительность. Не так ли, капитан?
Блестя темным вороньим глазом, он покосился на Шахурдина.
— К делу, — сказал тот без выражения.
— Хм… Начало банальное. Маршрут. Гербарий. Ценозы. Слабоумные скуггеры, которые вечно путают божий дар с яичницей…
— Извини, я только позавчера поставил новые сканографы! — возмущенно перебил его приборист.
— Все равно границы ландшафтов они различают плохо… Но дело не в этом. Значит, так. Уже к вечеру натыкаюсь я на совершенно незнакомое растеньице. Прелесть! Такой, понимаете, розовенький, как мечта влюбленного, воздушно-бархатный псевдохвощ. Правда, так классифицировать его нельзя, поскольку проламинарные медеоустьица… Молчу, молчу! Словом, для здешней, впрочем, и для любой другой флоры нечто феноменальное. Только я подошел к скуггеру, чтобы сложить образцы, глядь — муарийцы. Трое, все в этих своих присосочных коконах. Поздоровались и сразу выяснять, что я намерен делать с букетом. Я объяснил популярно. Вот тут и началось: "Тойсойясейя, тойсойясейя!" Попробуйте угадать, что было дальше.
Смеющийся взгляд Биранделли обежал всех.
—
— Просветили насчет медеоустьиц!
— Посоветовали преподнести букет капитану!
— Добавить этого розовенького в отчет!
— Смазать им на ночь пятки!
— Фу! — Биранделли скорчил гримасу. — Шедевры юмора и гекатомбы фантазии. Кого, спрашивается, человечество посылает к звездам? Муарийцы, да будет всем известно, пожалели меня, неразумного. И вас заодно. Вот так, други. Теперь и кофе выпить можно.
Он неторопливо налил кофе, неторопливо размешал ложечкой сахар.
— Что же дальше? — не выдержал Ясь.
Биранделли глянул на физика, как кот на выманенную из норки мышь.
— Тойсойясейя находится здесь, в хранилище, — сказал он веско. — Она, повторяю, здесь. По каковой причине нас всех ждут неведомые, но страшные беды.
— Точнее, — попросил Шахурдин.
— Я предельно точен. Тойсойясейя, по мнению муарийцев, накликает беды. Разные. Поэтому ее нельзя держать в доме. Ни в коем случае! Муарийцы первым делом осведомились, в порядке ли мой достопочтенный ум. Отдаю ли я себе отчет в содеянном. Уходя, они красноречиво вращали затылочным глазом. В аналогичной ситуации мы крутим пальцами у виска.
— Ну и что? — нетерпеливо спросил Ясь. — В чем соль историйки?
— Подожди, будет и соль, будет и перец… Вопрос уважаемому гуманологу: существуют ли беспричинные суеверия? Или все это недостойная внимания чепуха?
На крупном, грубо обтесанном лице Тагрова проступило слабое подобие улыбки — так, верно, могла бы улыбнуться гранитная глыба.
— Верно третье.
— Браво! — воскликнул Ясь. — Ответ в классическом стиле гуманологии. Чем больше я с ней знакомлюсь, тем больше ценю простую и ясную физику.
— Которая и нам на многое раскрыла глаза, — кивнул Тагров. — Со времен Гюйгенса и Ньютона, три столетия, если не ошибаюсь, вы спорили, что есть свет: волна или поток частиц? Факты подтверждали и ту и другую точку зрения. А что вам в конце концов ответила природа?
— Верно третье! — воскликнул Биранделли. — Свет — это волночастицы. Снимаю свой глупый вопрос.
— Да, тебя, как и капитана, волнует другое, — спокойно сказал Тагров. Тебя беспокоит, не оскорбил ли ты нечаянно муарийцев, не нарушил ли какое-нибудь их табу. Вот тут я отвечаю твердо и категорично: нет!
— Уф! — с облегчением вздохнул Биранделли.
— Основание? — быстро спросил Шахурдин.
— Биранделли неверно истолковал прощальный взгляд муарийцев. "Красноречиво вращая затылочным глазом…" Это отнюдь не сомнение в умственных способностях нашего дорогого биолога, а знак расположенности и сочувствия. На недруга, осквернителя, вообще нехорошего человека муарийцы глядят затылочным глазом прямо, в упор, не вращая им. Потому что врага ни на секунду нельзя терять из видимости. А что муарийцы дивятся нашим поступкам, так это естественно. Все, кончено с этим. Спасибо за историйку.