Сила жизни (рассказы)
Шрифт:
Волнение его было столь велико, что он не мог даже постучать в окно, и с минуту стоял, трудно дыша обожженным ртом. Он постучал в стекло тихонечко, как стучат юноши и девушки, возвращаясь
Скрипнула дверь. Тихий голос спросил:
— Кто ты?
— Я летчик. Свой… Советский. Обгорел… Ничего не нижу…
Женщина взяла Макарова под руку и ввела в избу. Она усадила его на кровать, набросила на плечи полушубок, натянула на ноги валенки. Они были теплые внутри, и Макаров понял, что женщина сняла их со своих ног.
— Обгорел как, сердешный, — проговорила она, смазывая ожоги конопляным маслом.
Макаров схватил ее руку и прижал к обожженным губам.
— Как звать-то тебя? — спросил он.
— Аграфена Михайловна. А тебя как?
— Василий Макаров.
— У меня двое таких вот сынов в армии. Давно не слыхать ничего…
Женщина рассказывала о сыновьях, и Макаров видел их — рослых, чернобровых, красивых, веселых, видел и ее — мать, высокую ростом, сильную телом
— Если немцы найдут меня, то и тебе не сдобровать, Аграфена Михайловна.
— Это уж так. Убьют, окаянные, — ответила женщина, но в голосе ее не было ни страха, ни раскаяния за свой поступок.
Макаров лежал, погруженный в непроглядный мрак, а женщина рассказывала о своей жизни, о деревне, о конопле, которая осталась невыбранной, и Макаров все видел: и разбросанные по косогору домики, и длинные опустевшие скотные дворы, и школу с разбитыми окнами.
На двенадцатый день к Макарову вернулось зрение, и он впервые увидел Аграфену Михайловну: она оказалась маленькой сухонькой старушкой, с робкими серыми глазами.
А назавтра брат ее, бородатый угрюмый человек, повел Макарова лесными тропами к линии фронта.
Ровным пушистым слоем лежал снег, искрясь под солнцем. Деревья держали его на ветвях своих бережно, как драгоценную ношу. И Макаров нес в душе своей такое же чистое, искрящееся радостью чувство любви к женщине с серыми глазами, которые снова открыли ему родной мир.