Sillage
Шрифт:
– Я лучше отрежу себе яйца и член, но избавлюсь от ненужного рудимента раз и навсегда! – ровным голосом ответил Грегори, не отводя взгляд от Гадо.
– Не сказал бы, что я рад, что ты успел обзавестись потомством. Не уверен, что такие должны плодиться, но кастрированный ты мне будешь нравиться больше…
– Пошел вон!!! – закричал Грегори. Серые зрачки расширились так, что почти не было видно белков. Со лба стекали крупные капли пота, проводя мокрую дорожку по щекам. Никто не шевелился. Люди боялись подать признаки своего присутствия, дабы не привлечь внимание к себе. Воздух стал еще горячее.
Глэр не отводил взгляда
– Милый мой мальчик…
– Пошел вон!!! – снова раздался крик.
– Милый мой мальчик, я уже ухожу. – Тон Гадо был максимально невинным и доброжелательным. – Но извинения я приму только в коробочке с твоими причиндалами.
Грегори пыхтел от злости, из последних сил сдерживая себя, чтобы снова не закричать. Режиссер же остался доволен шуткой, рассмеялся, но, оглядевшись, понял, что из коллег поддержать его никто не решился. Он встал, огляделся: «Не ново…», – произнес и легкой походкой вышел из кабинета. Открывшаяся дверь впустила легкое дуновение свежего воздуха, которое тут же растворилось в раскаленной атмосфере.
3
То лето стало невыносимо жарким даже для здешних мест. Тяжелый горячий воздух сгущался над улицами и, вперемешку с вонью плавленого асфальта, норовил доводить людей до изнеможения. К полудню городские улицы пустели, давая дорогу только автомобилям с кондиционерами. Сложнее приходилось людям со слабым здоровьем, избыточным весом, плохой переносимостью жары. Мистера Чарльза Бэннингтона можно было отнести ко всем этим категориям. Упитанный мужчина с толстой шеей, крупными глазами, густыми усами и редеющей шевелюрой старался не высовываться на улицу без необходимости. Более того, из-за обостренных признаков проблем с сердцем находился под пристальным наблюдением докторов, семьи и прессы. Бэннингтон, некогда популярный телеведущий собственного юмористического ток-шоу, стал лакомым кусочком для вездесущих папарацци, пытающихся заработать на новой сенсации об угасающей звезде. Его же супруга Эмма была не против дать комментарий некоторым изданиям, конечно, за дополнительную плату. А за эксклюзивное фото из личной комнаты она оплатила лучшего доктора в штате.
Чарльз говорил мало. Казалось, за всю жизнь уже наговорил столько, что теперь словарный запас полностью иссяк и молчание для него стало действительно золотым. Мужчина любил оставаться наедине, смотреть в окно, наблюдая за редкими прохожими, что заглядывали в пригород. Дни тянулись медленно, растягивая минуты в часы, но ему это было в радость. Тот бешеный ритм, сопровождавший большую часть жизни, утомил и высушил его, что теперь в полной степени может насладиться беззаботным наблюдением за пейзажем за окном. Иногда же просил включать старые записи своего шоу, чтобы оценить себя со стороны, принимался знатно ругать всех причастных к съемкам, вспоминать бесчисленных гостей, что каждую неделю приходили к нему. «Ох, сколько их было за эти годы, мне и не вспомнить», – думал он про себя, улыбаясь очередной шутке про новоявленного режиссера и его коммерческий успех. Как только шоу заканчивалось, улыбка исчезала, мужчина мрачнел и погружался в глубокие воспоминания.
Чарльз и Эмма воспитали двух чудесных детей – Филиппа и Анну. Старший сын – гордость семьи, выступает в голливудской коллегии адвокатов и, в частности, занимается всеми делами четы Бэннингтон, юридическими и финансовыми. Твердый характер и острый ум сделали из Филиппа одним из лучших профессионалов своего дела, но за постоянной занятостью так и не сумел обзавестись семьей. Хотя было очевидно, что это совсем не тяготит его.
Добродушная Анна стала копией матери. Легкая, отзывчивая, веселая, она приняла лучшие качества Эммы и с детства мечтала передать эти знания уже своим детям. Но, выйдя замуж, розовые мечты о долгом счастье разбились, когда муж оказался охотником за наследством знаменитых фамилий и, узнав о скромных финансах Бэннингтонов, вскоре бросил юную девушку, открыв ей глаза на реальный мир. Анна построила карьеру в сфере дизайнера интерьера. Именно она спроектировала дом родителей, сделав его еще более уютным. Отныне с любовными отношениями девушка не спешила.
Этим утром младшие Бэннингтоны в спешке прибыли в коттедж, но попрощаться с матерью так и не успели. Еще с вечера Эмма пожаловалась прислуге на плохое самочувствие, но беспокоить доктора в поздний час не стала. С тяжелым сердцем легла в постель и заснула навсегда. Чарльз плохо провел эту ночь, практически не сомкнув глаз до рассвета, но лишь первые лучи стали пробиваться сквозь плотные портьеры, крепкий сон настиг его.
– Не будите… Тише… – прошептал доктор, схватив Анну за локоть. – Он не переживет этого!
– Но как не сказать… – недоуменно возразила девушка. – Папа хоть и болен, но при памяти и вряд ли завтра же забудет маму.
– Доктор прав, милая, – мягко отозвался Филипп из другого конца гостиной. – Отцу нужен покой, уход и теплый чай. Траур по маме усугубит и без того шаткое положение.
– Но как же? – Голос девушки задрожал, слезы непроизвольно потекли по щекам. – Он… он… не простит нам этого… он должен проститься…
Брат тут же перебил ее: – Ты хочешь сэкономить и провести двойные похороны?
Анна замолчала, с укором глядя на Филиппа. Сказать было нечего.
– Доктор, я безмерно благодарен вам, что оповестили нас в первую очередь. Мы с сестрой безмерно ценим тот вклад, что вы дали нашей семье! – полушепотом произнес старший сын. Девушка отвернулась и вышла из комнаты, не в силах больше сдерживать слезы.
– Как вы понимаете, отец больше не сможет находиться здесь в одиночестве, поэтому я принял решение, что лучше за ним будут присматривать профессионалы.
Доктор едва только хотел возразить и выразить желание и дальше продолжать ухаживать за мистером Бэннингтоном, но промолчал, когда Филипп вручил ему пухлый конверт.
– Огромное спасибо от всей нашей семьи! – сказал он и чуть приобнял оцепеневшего мужчину. – Мы все у вас в долгу!
4
"Письмо!" – крикнул мужчина. Глэр лениво оставил поздний завтрак и подошел к открытому ноутбуку. Майкл сидел на его месте и проверял входящую почту. Он давно стал не только адвокатом Гадо и его семьи, но и близким другом и несостоявшимся крестным отцом.. Невысокий, с лысой головой, худой, но с небольшим животом и ясными серыми глазами, скрывающимися за линзами очков, Майкл Ротенберг большую часть жизни посвятил себя адвокатскому делу. Брался практически за любые дела, лишь бы занимать время, которое, как полагалось, должно было оставаться для личной жизни. Он явно полагал, что не желает стать тем, кому придется делить совместно нажитое, то есть своим собственным клиентом.
– Грегори прислал ответ от студии. Контракт разорван не будет… пока… – осторожно сказал Майкл. – Съемки твоего последнего фильма состоятся, но инвесторы значительно урезали бюджет. – вынес вердикт мужчина. – Я всеми правдами отстоял тебя.
– На какой бюджет? – как бы безучастно поинтересовался Гадо.
– Они заблокировали финансирование. Покрытие съемок будет исходить из сборов… – прищурился тот, ожидая гневной реакции, которая не заставила себя ждать.