Сильнее только страсть
Шрифт:
Горная весна расцвела во всем своем великолепии, благоухая вереском и другими ароматами, которые щедро разносил легкий теплый ветерок.
Карлейль хорошо понимал, что раны у Джиллианы еще не зажили и беспокоили ее. Но зная характер юной супруги, он не хотел наносить ей обиду неверием в ее способность мужественно переносить телесные страдания и потому не приставал с расспросами о ее здоровье. Когда сама сочтет необходимым, то скажет.
Джиллиана выдержала три с лишним часа верховой езды, достаточно неспешной и
– Пройдем немного пешком, – сказал он.
Они пошли по тропе, ведя лошадей за собой, а над ними с обеих сторон высились холмы, украшенные невысокими деревьями.
– Как здесь красиво! – не удержалась от восклицания Джиллиана. – За такую страну воистину стоит сражаться.
– Ты права, дорогая, – согласился Карлейль, любуясь ею, а не ландшафтом. – Скоро перед нами откроется еще одна долина, с водопадом. Там остановимся, присядем и поедим.
«Да, – подумала она с содроганием, – присядем, если я смогу присесть».
Но сказала совсем о другом.
– Спасибо вам с Брюсом, что вы заговорили о моем отце, о том, что необходимо найти и наказать тех, кто его предал.
– Я понял наконец, что без того, чтобы не выполнить долг перед отцом, ты не сможешь быть счастлива, – с чуть виноватой интонацией в голосе ответил он. – А для меня твое счастье значит очень много.
– Но что же оно такое? – спросила она.
– «Оно» – что?
– Счастье.
Вопрос застал его врасплох – он никогда не думал об этом и перебирал в уме разные ответы, пока не остановился на одном.
– Счастье, – сказал он не слишком уверенно, – когда ничего больше не надо. Все уже есть вот здесь. – Он показал рукой туда, где сердце, где, как считают, должна находиться душа.
Она ничего не ответила и молчала все время, пока они, свернув с основной тропы, шли по направлению к водопаду.
Лишь когда приблизились к небольшому озеру, в которое срывались, искрясь и танцуя, струи воды с темного выступа скалы, Джиллиана повернулась к мужу и произнесла:
– Тогда, значит, я счастлива, если нахожусь рядом с тобой...
Они добрались до Гленкирка уже в темноте, потому что долго пробыли возле водопада. В доме стояла тишина, все уже спали. Карлейль повел лошадей в конюшню, Джиллиана поднялась в общую спальню, усталая, с непроходящей болью в спине.
Уже в третий раз неутомимая Агнес убрала их комнату как для первой брачной ночи: разбросала вдобавок к высушенным листьям и травам свежие, весенние ростки. Джиллиане подумалось, что, возможно, именно сегодня будет их самая настоящая свадебная ночь. Ночь полного счастья... Если оно бывает.
Она
Там, под светом близкой свечи, она увидела аккуратно разложенные на его крышке вещи: свою кольчугу, совсем новые куртку и кожаные рейтузы, кинжалы и сверху – вложенный в ножны меч. Меч ее отца – «зуб змеи».
Она поняла немое послание мужа, знак его любви, прощения и признания ее права на собственные жизненные увлечения и привязанности. Вот для чего он отправил в Гленкирк несколько раньше Джейми и Агнес.
Слезы благодарности выступили у нее на глазах. Она приблизилась к сундуку, нежно прикоснулась к рукоятке огромного меча.
– Ты довольна?
Она не слышала, как Джон вошел в комнату. С улыбкой повернулась к нему и произнесла:
– Значит, ты больше не запрещаешь мне это?
Ответ она знала, но хотела услышать его из уст Джона. И он ответил:
– До событий в Канроссе я знал только одну половину твоего существа. Теперь знаю обе. И понял, что не имею права запрещать то, что составляет не по твоей вине значительную его часть.
Он смягчился, почувствовала она и то же самое ощутила в себе: нежность, мягкость, желание противостоять все время чему-то и кому-то, что так наполняло жизнь раньше, куда-то ушло. И она уже знала, как ответит на его благородное решение признать в ней воителя.
Подняв с сундука отцовский меч и держа его на вытянутых руках, она подошла к стоявшему посреди комнаты Карлейлю.
– Меч, – сказала она, – слишком тяжел для меня, милорд. Но он вполне подойдет вам, и, надеюсь, вы окажете честь моему отцу и мне и возьмете его в свое владение.
– Я беру его, жена, с благодарностью и закажу нашему кузнецу выковать похожий на него меч, но меньших размеров... – ответил он, глубоко тронутый ее словами.
Позднее, когда они лежали в постели, чувствуя, что тепло перины и простынь не разъединяет, а соединяет их, а весенний ночной ветер овевает через створку окна разгоряченные любовью тела, Джиллиана вдруг повторила то, что уже не раз произносила за последние сутки:
– Клянусь, что никогда, никогда не стану задевать или оскорблять тебя.
Он уже засыпал, но открыл глаза и сказал:
– Ты задела не меня, маленькая Плантагенет, а нашего короля. И не словом, а ножом. Попытайся больше так не делать.
Ей не понравилась насмешка, которая прозвучала в его тоне, но она ничего не сказала. Немного помолчав, она спросила:
– Как ты думаешь, сможет он завоевать для нас свободу?
С полной убежденностью в голосе он ответил:
– Если каждый из нас тоже захочет ее завоевать и поддержит его.
Его слова были справедливы, но она мало что знала о каждом, и потому, прежде чем уснуть, сказала опять о себе: