Сильнее времени. Планета бурь
Шрифт:
На первых порах это сходство поразило космонавтов, но Илья Юрьевич увидел в этом лишь общность законов Природы для всех частей Космоса. Ведь никого не удивляет, что атомы одинаковых веществ совершенно похожи один на другой, хотя и находятся в разных галактиках. Очевидно, образование планет у различных солнц определяется общими для Вселенной законами Природы, поэтому «мегаатомы», если уподобить им планетные системы, должны быть так же схожи, как атомы одного и того же вещества. У близнеца Солнца должна была образоваться совершенно схожая с солнечной системой семья планет.
И потому вновь открытые планеты у 82-й звезды Эридана, то есть у Солнца-2, были названы соответственно
За годы, проведенные в звездолете, Богатырев философски осмысливал единство законов Природы, которые не могли не коснуться и Человека. И он думал о закономерностях, связанных с появлением Человека, о тайне его рождения, о вершине земной эволюции, которую до сих пор рассматривали лишь в масштабе одной планеты. А сколько их, таких планет, где эволюция может идти своими путями! В одной нашей Галактике насчитывают до двухсот миллиардов солнц! Пусть, как полагают, лишь у одного из миллиона светил есть планеты, движущиеся не по вытянутой траектории, не слишком убегая в глубины вечного холода, не слишком приближаясь к испепеляющему светилу, пусть на миллион планетных систем приходится одна лишь схожая с солнечной — все равно в одной только нашей Галактике таких миров будет до двухсот тысяч, и среди них найдутся сестры Земли (если не полные близнецы).
И полуседой исполин с тяжеловатыми, но правильными чертами лица, запустив руку в густую, темную, словно оправленную в серебро бороду, часами, днями, месяцами в «кромешной тишине», как любил он говорить, всматривался в колючую россыпь немигающих разноцветных светил, этих бесконечно далеких очагов атомного неистовства материи, дарящих окружающим мирам лучистое тепло, первое из начал Жизни…
Как говорил Энгельс в «Диалектике Природы», жизнь возникает всюду, где условия ей благоприятствуют, где вода не всегда камень или газ, но жидкость, где в атмосфере есть кислород для созидательных процессов горения, где налицо простейшие химические материалы для удачных комбинаций молекул, перешагивающих грань между мертвым и начавшим действовать, где среди мириадов канувших в небытие попыток осталось, запечатлелось, продолжило существование только такое содружество клеток, которое уже стало первым организмом, перерабатывающим информацию, знающим обмен веществ и постоянную смену зим и весен, дня и ночи, смерти и жизни.
У этого содружества клеток было столько же шансов появиться, сколько у любого другого, но все прочие не оставили следа во времени, и только этот один, первый организм мог жить, существовать и, что самое главное, давать жизнь. И как среди миллионов ответов на вопрос есть только один верный, так и этот первый организм был выбран не слепым случаем, а безошибочной логикой развития, потому что остался в потомстве. А оставшись, он лег в фундамент тысячеглавого Храма Жизни, лестницы которого ведут в несчетные башни развития. Их ступени высечены смертельной борьбой за право жить в поколениях, все более совершенных, более приспособленных. От формы к форме, от вида к виду ведут эти ступени, разветвляясь, поворачивая то вбок, то вверх, поднимаясь и в башни рыб и пресмыкающихся, и в башни птиц и насекомых.
Но особенно широкие, великолепные ступени приводят в самую величественную надстройку, увенчанную высочайшей и неприступной башней с куполом, под которым разместился чудесный человеческий мозг.
Одиноким стволом среди трав и кустарников вознеслась
Великий Дарвин, разгадавший в тумане поиска строгую архитектуру грандиозного здания Естественного Отбора, мысленно заполнял недостающие ступени в «башне Человека», иной раз не высеченные в камне истории, а хитро отлитые из гипса современности, как это было со знаменитым пилтдаунским черепом доисторического человека, который был ловко сфабрикован безвестным и бессовестным знатоком. На эти же более низкие ступени биологического развития ошибочно ставил Дарвин и современных нам дикарей, не подозревая в то время, что взятый из каннибальской деревни чернокожий ребенок, получив европейское образование, закончив Кембриджский или Оксфордский университет, становится ученым, ибо мозг его обладает теми же возможностями, что и мозг юного английского лорда.
Современник Дарвина, одновременно с ним пришедший к теории естественного отбора, Альфред Рассел Уоллес, статью которого о принципах эволюции всего живого Дарвин получил, уже двадцать пять лет работая над все еще не опубликованной им теорией видов, первый обратил внимание на необъяснимую пропасть, отделяющую человека от остального животного мира. Это Уоллес задал вопрос: «Откуда взялся у человека мозг?» — имея в виду скачкообразное количественное и качественное отличие мозга человека от мозга остальных животных. Во всем согласный с Дарвином в отношении эволюции живых существ, Уоллес склонен был сделать для человека исключение, объяснив непостижимо быстрое его развитие божественными силами.
Дарвин темпераментно отвечал Уоллесу: «Нет, нет и нет!» — но располагал в ту пору недостаточными доказательствами.
Доказательств и в наше время мало, однако наука ищет их, они должны быть, их надо найти и, быть может, не только на Земле!
Палеонтолог и антрополог профессор Богатырев, конечно, был законченным и убежденным материалистом, но не только отвергал божественное вмешательство в формирование прямостоящего двуногого млекопитающего, но и склонен был не замыкать Дарвинову теорию на одной лишь планете Земля. Он был убежден, что именно на других планетах, где жизнь в тех или иных формах будет обнаружена, можно найти недостающую ступень лестницы эволюции.
Эта неукротимая жажда поиска привела его вполне закономерно в лунные исследовательские экспедиции. Он участвовал в них и изучал примитивные формы жизни на дне кратера Платона, ускользнувшие от внимания первых людей, ступивших на Луну. Он написал целый трактат о так называемой «лунной плесени», обнаруженной на краю глубокой трещины знаменитой лунной экспедицией Петра Громова.
Но дальнейшие исследования автоматическими аппаратами планет солнечной системы не принесли профессору Богатыреву желанного удовлетворения. Все меньше и меньше оставалось надежд на то, что жизнь в ее высших формах будет наконец обнаружена вне Земли.
Но убежденность его не была поколебима, просто он связал дальнейшую свою деятельность с исследованием более далеких миров и стал пропагандистом звездного полета, возглавив в конце концов Всемирную звездную экспедицию на звездолете «Земля».
И вот здесь, у Солнца-2, он рассчитывал найти то, о чем мечтал.
Было немало споров, куда послать исследовательские корабли. Их было три. Предлагали отправиться сразу на три планеты «земной группы». Но Богатырев восстал против этого. Он не хотел распылять силы.