Сильнее всех иных велений (Князь Юрка Голицын)

Нагибин Юрий Маркович

Впрочем, сам Долгоруков в конце концов счел нужным одернуть разнуздавшегося "протеже". У него произошло серьезное объяснение с Юркой из-за старого брюзги графа Сиверса, с которым они оба состояли в довольно близком родстве.

– На тебя жалуется граф Сиверс, - строго сказал генерал-губернатор коллежскому регистратору, плевавшему со скуки во все четыре угла приемной, он был в этот день дежурным.
– Ты ему нагрубил.

– Вот те раз!
– искренне удивился Юрка.
– Это оговор, ваше превосходительство.

– Побойся бога!.. У тебя нет ни малейшего уважения к старшим.

– Уважения?..

Да я благоговею перед графом. Где бы мы ни встретились, я почтительно и нежно целую его в обе щеки.

– Не насмешничай, шалун! Ты прекрасно знаешь, что граф ненавидит целоваться с мужчинами.

– Зато очень любит с женщинами, несмотря на свой преклонный возраст.

– Что ж, это звучит ободряюще. Но ты - мальчишка и вполне мог бы целовать графа Сиверса в плечико.

– Он мне это и предложил. Вернее сказать, дал на выбор: чмокать его в руку или плечико.

– А ты что ответил?
– пряча улыбку, спросил Долгоруков в предчувствии очередной Юркиной выходки.

– Я со всем смирением сказал: очень рад, дядюшка, по крайней мере, я не буду колоться о вашу трехдневную щетину.

– Ай-ай-ай!
– укоризненно покачал головой Долгоруков, в глубине души довольный унижением чванливого и глупого родственника, корчившего из себя екатерининского вельможу.
– Надеюсь, при этом не было дам?
– спросил он, рассчитывая как раз на обратное.

– Увы!..
– понурился грешник.
– Дамы присутствовали при нашем разговоре. Я как-то не подумал о них в юношеской своей простоте.

– Понятно, что он так разъярился!

– Лучше я вообще не буду его целовать, - с таким видом, словно нашел наилучший для всех выход, сказал Юрка.
– На него не угодишь.

– Вся беда, Голицын, в том, - строго произнес губернатор, - что ты бездельничаешь. Ветер в голове. Некуда силы девать. Я сам виноват: потакал твоей лености. Довольно порхать по гостиным, надо служить. Чтоб с завтрашнего дня ты занимался делом!

– Каким?
– наивно спросил Юрка.

Вопрос застал губернатора врасплох.

– Дел непочатый край, - сказал он уклончиво.
– Не буду тебя принуждать, нет хуже - работать из-под палки. Ты должен сам найти себе занятие. По уму, способностям и стремлениям. И не сидеть сложа руки.

На другой день, корпя в своем кабинете над бумагами, смысл которых не постигал, поскольку едва владел русским, а кудряво-провинциальный слог чиновничьих докладных повергал его в столбняк, генерал-губернатор услышал какой-то треск, вернее, щелк из соседнего помещения: то звонкий, то глухой, он повторялся через равные промежутки времени, примерно через каждые десять секунд - высчитал Долгоруков, которого этот необъяснимый назойливый шум вначале раздражал, потом заинтриговал, потом стал бесить своей необъяснимостью и наконец подействовал усыпляюще. Строки канцелярского велеречия запрыгали в глазах, рассыпались, князь погрузился в дрему, а когда вновь вынырнул в явь, успев увидеть короткий дурацкий сон, будто он взнуздал Юрку Голицына и прискакал на нем к своему дворцу, а княгиня выскочила в пеньюаре и в слезах с криком: "Бедный мальчик, его даже не подковали!" щелк за стеной продолжался. Долгоруков сперва услышал эти неотвязные звуки, потом лишь обнаружил что-то массивное, краснорожее и усатое возле своего письменного стола.

– Защиты прошу, ваше высокопревосходительство!..
– жалобно произнесла фигура.

– Кто вы такой?..

– Здешний помещик, полковник в отставке Сергей Сергеевич Скалозуб, услышалось князю, и он понял, что еще не окончательно проснулся.

– Кто вас сюда впустил?
– спросил он, чтобы собраться с мыслями.

– Допущен чиновником вашего сиятельства как имеющий просьбу до вашей милости!
– отрапортовал отставной полковник.

Юркины проделки, подумал Долгоруков, я же запретил пускать ко мне этих бурбонов. Но суровое лицо губернатора смягчилось. Бурбон был из местных помещиков, и, надо думать, не из самых мелких. Опыт научил Долгорукова не слишком доверять внешности: какой-нибудь неотесанный мужлан, медведь косолапый, оказывался владельцем тысяч душ, а лощеный англизированный джентльмен - заложенных-перезаложенных "Сопелок" о три двора.

Просьба у бурбона оказалась самая неожиданная: образумить его молодую жену, от которой он терпит всякое притеснительство.

– Г-м, - откашлялся Долгоруков, удивляясь причудам жизни, налагающей на генерал-губернатора посредничество между дураком-мужем и вздорной бабенкой.

– Я так понял, Сергей... э-э, Сергеич, что супруга моложе вас. Сколько же ей?

– Восемнадцать уже стукнуло, ваше сиятельство.

– А вам?

– Мне еще и на седьмой десяток не шагнуло.

– А она... что... бьет вас?

– До этого еще не доходило, - бурбон всхлипнул.
– Но никакого уважения не оказывает, а ведь я верой и правдой служил царю и отечеству, военным крестом награжден. И ничем, ваше сиятельство, не обижен: именьице порядочное - до тысячи душек, сад эдемский, пруд с карасями, лошадок скаковых ей для баловства держу, картины в золоченых рамах развесил, журналы из Питерсбурха выписываю, кажись, живи и радуйся, так она все уязвить норовит и до себя не допускает. Явите божескую милость, ваше высокопревосходительство, пришлите чиновника, чтобы ее вразумил, научил, как с мужем обходиться. Пенаты мои недалече: двадцать верст по Московскому тракту. Село Кушелево.

– Хорошо, Сергей Сергеич, я подумаю.

– Век буду господа бога за вас молить!..
– слезы заложили горло старому воину.

Он вышел, а в уши, в мозг Долгорукову вновь застучал железный клюв. Отшвырнув кресло, он быстро прошел в соседнюю комнату.

За столом сидел Юрка Голицын и деревянным молотком колол грецкие орехи. Перед ним высился Эльбрус пустых скорлупок, а по левую руку стоял берестяной туес, доверху полный орехов.

– Экая же ты свинья, Юрка!
– в сердцах сказал Долгоруков.
– До мигрени довел.

– Выполняю ваше приказание, - деловито ответствовал Юрка.
– Ваше сиятельство изволили пожелать, чтобы я нашел себе занятие по уму, интересу и способностям и чтоб предавался ему со всем усердием. Что я и выполняю, не щадя живота своего.

– Меня ты не щадишь, лоботряс! Но хватит, завтра ты выезжаешь с особым поручением. В Кушелево, на Московском тракте. Ты должен будешь наладить семейную жизнь тамошнему помещику, полковнику в отставке и кавалеру.

– Дядюшка!
– в отчаянии вскричал Юрка, ближайшие планы которого связывались вовсе не с налаживанием чьей-то семейной жизни, а с прямо противоположным.
– Я не справлюсь!