Сильные
Шрифт:
Я так и сел. Вроде Зайчика, под стеночку, и ноги протянул. Лишь руки жили отдельно – двигались, чертили, рисовали в воздухе картину за картиной, словно хотели заменить одеревеневший язык. Боотурша с коня: прыг! Адьярая: хрясь! Адьярай: брык! Женихи: арт-татай! Басах-тасах! Боотурша: Нюргун! Женихи: Кыс Нюргун! Ну, вы поняли, о чем я. И все, кажется, поняли.
Рядом сел дядя Сарын. Охнул:
– Куо-Куо? Это была Куо-Куо?!
– Куо-Куо? – квакнул и я. – Правда?
Кузнец потупился, как если бы мы уличили его в чем-то постыдном:
–
– Нет.
– А она вас?
– Нас – нет. Ну, пока нет. Сказала, что Нюргуна пришибет, только позже. Ей Нюргун не нужен, она теперь сама Нюргун. Вы меня извините, мастер Кытай, но ваша дочка всегда была… – Я повторил жест Умсур, постучав согнутым пальцем по голове. – Просто раньше ей любви хотелось, а сейчас, наверное, расхотелось. Сейчас ей бы подраться… Стойте! А почему она в доспехе? С оружием? Что вы с ней сделали?!
– Можно, – кивнула мама, обращаясь к кузнецу. – Теперь можно, Кытай. Рассказывай всё, как есть.
2. Рассказ Кытая Бахсы, кузнеца с сотней прозвищ, о том, как он выбирал из двух зол и что сделал со своей единственной дочерью
Да, она родилась сильной.
Нельзя сказать, чтобы мы со старухой не пытались завести других детей. Пытались, и еще как, пока не вошли в возраст, когда чресла иссякают, а чрево высыхает. Пришлось смириться, что будем доживать свой век без сыновей. А дочь… Что дочь? Когда в четыре года она своротила мою наковальню, сомнений не осталось.
В детстве боотуры, если не считать силы, очень похожи на обычных детей. Это я про разум, если вы не поняли. Расхождения начинаются после пяти лет: рассудок боотура, когда его голова расширяется, приостанавливает развитие, зато в усохшем состоянии все движется, как обычно. Знания, навыки, память… Ну хорошо, не как обычно. Если ты часто расширяешься, разум-боотур выламывается в первый ряд, и это скверно влияет на усохший разум.
Родилась ли моя дочь слабоумной?
Нет.
Это я сделал ее такой.
Я не хотел иметь в семье боотуршу. С сильными куча забот, но речь о другом. В конце концов, родители вырастили тебя, Юрюн, и тебя, Нюргун… Извини, я болтаю чепуху. Тебя, как ни крути, растили не лучшим образом. Но следует признать, что прикованный к оси миров ты был безопасен, а значит, не доставлял хлопот семье. Все, все, возвращаюсь к моей дочери. Сила? Ее силу мы со старухой обуздали бы, приучили к повиновению. Много ли надо? Еда, питье, работа по хозяйству… Что, Юрюн? Обычное дело? Вот-вот, обычное.
Проблема заключалась в моей работе.
Да, я знаю слово «проблема». А, понял! Ты не знаешь слова «проблема». Проблема – это яма, которую нужно перепрыгнуть, а разбег взять негде. В Кузню постоянно наезжали боотуры: и дети, нуждающиеся в перековке, и их сопровождающие, взрослые мужчины. Обычно я стараюсь не принимать больше одного ребенка за раз. Почему? Помнишь, я назначил перековку Эсеху Харбыру, и тут внезапно явились вы с Нюргуном? Чем дело кончилось? Верно,
Нет, даже думать не хочу. Я не боялся гибели кого-то из юных боотуров, не боялся и того, что моя дочь погибнет в сражении. Я боялся, что моя работа пойдет прахом, что огонь в горне погаснет навсегда.
Мерзавец? Нет, уважаемая Умсур. Я кузнец.
Со старухой я не советовался. Вы, почтенная Нуралдин-хотун, отлично знаете, что происходит с женами, когда они слишком долго живут с такими мужьями, как мы. И вы, почтенная Сабия-хотун, тоже. Решение я принял сам, сам за него и отвечу. Когда моей дочери исполнилось десять лет, и я увидел, что она нуждается в перековке – я отказал ей в своем ремесле.
Нет, она не умерла. И даже не заболела. Женщины-боотурши этим и отличаются от боотуров-мужчин – отсутствие перековки их не убивает. Куо-Куо – я привык называть ее так, как ей нравится – выжила, выросла сильной, вернее, недосильной. Со взрослым боотуром она бы не совладала, но с детьми, которых привозили в Кузню, справлялась легко. Тебя, Юрюн, не удивило, что Куо-Куо валяла тебя по конюшне, как хотела? Ты же не мог вырваться? Ты, который незадолго до приезда к нам сломал шею завистнику Омогою? Взрослому, крепкому парню?! Что? Я ошибаюсь? А, это не ты сломал шею Омогою, а Мюльдюн! Но если бы Мюльдюн не вмешался, ты бы прикончил Омогоя?
Если так, какая разница, в чьих руках треснула шея бедняги?
Тело моей дочери не пострадало, пострадал рассудок. Ее поведение стало напоминать поведение боотура, который не любит усыхать. Детские повадки, помноженные на похоть созревшей женщины – нам со старухой приходилось трудно. Наказания соответствовали телесной крепости Куо-Куо – я бил ее молотом, вешал за ребро на крюк. А что прикажете? Сечь розгами? Трепать за косы? Она рассмеялась бы мне в лицо. И никто из гостей Кузни – ни дети, ни взрослые – не принимал во внимание то, что обычная девушка мигом скончалась бы от удара молота, а на крюке не выдержала бы и часа.
Вы, боотуры, ненаблюдательны.
Все кончилось с приездом Нюргуна. Юрюн, ты понимаешь, о чем я? Вы убрались прочь, и месяц спустя я не узнал свою дочь. Что? Да, месяц. Точно, месяц. Два года? Какие два года?! Нет, я не хочу спорить. Я знаю, когда Куо-Куо изменилась, и хватит об этом. Она слегла, и старуха моя выплакала себе все глаза. Старуха не понимала того, что понимал я: девчонка нуждается в срочной перековке, как нуждался в ней Нюргун. Будь я суеверным, решил бы, что ты, Нюргун, передал ей часть своей злой судьбы, превратил в человека-мужчину. Я уже говорил вам, что мужчины-боотуры мрут, как мухи, без перековки? Простите, я волнуюсь. Короче, я тянул до последнего, и когда убедился, что выхода нет, что я теряю дочь… Пинками я поднял Куо-Куо с ложа и отправил в оружейную: выбирать доспех. Затем разжег огонь в горне и приступил к работе.