Сильвандир
Шрифт:
Метр Жан Амадей Буто был тем самым суровым советником и докладчиком суда, который не пожелал принять ни д'Ангилема, ни Афгано; у него не оказалось ни кошки, которой можно преподнести дорогое кольцо, ни обезьяны, на чье имя можно было составить дарственную, ни попугая, для которого можно было учредить пожизненную ренту. Зато у него нашлась дочь на выданье.
— А что, она очень уродлива, сударь? — с тревогой спросил Роже.
— Мне запрещено отвечать на любые ваши вопросы, господин д'Ангилем. Займитесь-ка лучше своим нарядом, и мы вместе отправимся во Дворец правосудия,
— Это еще зачем? — испуганно воскликнул Роже, даже не замечая неуместности такого вопроса.
— Прежде всего, чтобы вы могли выразить ему свою признательность, ибо отныне вы будете располагать таким пустяком, как полтора миллиона ливров, а затем для того, чтобы вы могли приветствовать свою нареченную.
У шевалье подкосились ноги.
«Зато отец мой будет спасен, а матушка спокойно проживет до самой смерти в Ангилеме», — прошептал он, без сил опускаясь в кресло.
— Полноте, полноте, — посоветовал человек с бородавками, — вижу, вам надобно побыть в одиночестве и немного прийти в себя. Я, пожалуй, сам отправлюсь во Дворец правосудия, а вы приедете туда позднее.
И человек с бородавками вышел из комнаты, на сей раз с весьма непринужденным видом. От Роже не укрылась перемена в его поведении.
«Оно и понятно, — проговорил он вполголоса. — Теперь-то он уверен в успехе своего дела, ведь я собственноручно подписал себе приговор».
Потом, как ему посоветовал посланец метра Буто, шевалье занялся своим туалетом.
На душе у д'Ангилема скребли кошки; он заранее ненавидел женщину, которую ему предстояло вскоре увидеть, и все же в угоду мужскому самолюбию хотел, чтобы после первой встречи у нее не осталось дурного впечатления от его наряда и наружности.
Шевалье надел богато расшитый камзол из белого атласа, а поверх него украшенный золотыми шнурами черный бархатный кафтан; затем он послал слугу за маркизом де Крете, и тот вскоре появился в своем самом великолепном экипаже.
За его каретой следовали кареты д'Эрбиньи, де Шастелю и де Кло-Рено. Мадемуазель Пуссет ехала за этим кортежем в наемном экипаже.
Маркиз де Кретте поднялся в комнату шевалье д'Ангилема.
Едва завидев своего друга, Роже протянул к нему руки и горестно воскликнул:
— Увы! Увы! Увы!
— Как видно, жертвоприношение совершено? — спросил маркиз.
— Совершенно и безвозвратно, — отвечал Роже. — Я подписал эту окаянную бумагу. Бедная Констанс!
— А есть ли… какие-либо новые сведения о невесте? — спросил Кретте, немного помедлив.
— Ее зовут Сильвандир.
— Ах, черт побери! Прелестное имя! Это уже нечто. Но имя именем, а как фамилия сей особы?
— Мадемуазель Буто.
— Дочь нашего советника — докладчика в суде! — воскликнул маркиз.
— Она самая, — ответил Роже. — Увы, должно быть чучело какое-нибудь! Он долго скрывал дочку от посторонних глаз и наконец решил расстаться с нею ради меня.
— Вернее, ради вашего баронского титула. Кстати, я несколько
— И что он за человек, мой будущий тесть?
— Помесь еврея и араба! Впрочем, как утверждают, он несметно богат.
— И, несмотря на свое богатство, — простонал шевалье, — он вынужден прибегать к такому способу, чтобы пристроить дочь! Ах, друг мой, друг мой, одна только сыновняя любовь и преданность…
— Да, разумеется, Клеобис и Битон — ничто в сравнении с нами, шевалье! Но сейчас не время сетовать, пора ехать во Дворец правосудия. Ну а если окажется, что ваша супруга уж слишком… причудлива… вы поселите ее в самых дальних комнатах своего особняка, приставите к ней слуг и дадите ей на жизнь сто тысяч ливров. Нечего говорить, досадно, что она будет носить ваше имя, да тут уж ничего не поделаешь. Зато у вас сохранится еще миллион четыреста тысяч ливров, и вы станете искать развлечений на стороне. Вы внимательно прочитали подписанное вами обязательство? Там ничего не сказано о том, что вы должны?..
— Нет.
— Вот видите, мой друг, а вы еще жалуетесь! Скорее, скорее, карета ждет нас внизу.
И Кретте увлек за собою д'Ангилема; тот поклонился поочередно д'Эрбиньи, Кло-Рено, Шастелю и мадемуазель Пуссет, проходя мимо их экипажей, а затем сел в карету маркиза.
Вскоре они уже были во Дворце правосудия; там собралось много народу. Сын индианки также пожелал присутствовать при развязке этой затянувшейся тяжбы. Говорили, будто он истратил пятьдесят тысяч ливров или около того, чтобы заручиться расположением судей. Вид у него был такой сияющий, что Роже едва не лишился чувств, даже Кретте сильно побледнел.
Жрецы Фемиды еще находились в соседней комнате: они совещались.
После часового совещания суд в полном составе вернулся в зал заседаний. Шевалье узнал трех судей и вздрогнул: позади них скромно шел советник, готовивший доклад по тяжбе.
— Как зовут советника, составлявшего доклад по этому делу? — робко осведомился Роже у своего соседа.
— Метр Буто, — ответил тот. — В высшей степени достойный человек! Шевалье попытался хоть что-нибудь прочесть на лице метра Буто, но тщетно.
Судьи заняли свои места с тем важным и торжественным видом, какой присущ служителям Фемиды, обвели залу инквизиторским взглядом, который никогда ни на ком не останавливается; затем метр Буто развернул какую-то бумагу.
— Мужайтесь, — шепнул маркиз, пригибаясь к самому уху шевалье, — ведь это же наш тестюшка.
— Знаю, знаю, — ответил Роже.
Метр Буто откашлялся, плюнул в платок и прочел нижеследующее:
«Принимая во внимание, что истец, господин Афгано, иначе именуемый „Индиец“, не сумел представить бумаги, каковые ему надлежало представить суду, и что не имеется никаких доказательств его прав на наследство, и принимая во внимание, что второй истец, барон Аженор Паламед ff Ангилем, чьи интересы представляет его сын шевалье Роже Танкред д'Ангилем, и есть самый близкий родственник покойного и что он представил суду нужные бумаги, кои подтверждают это родство…