Симфония дикой природы

Кабаков Владимир Дмитриевич

Глухарки сидят поодаль, наблюдают за "битвой претендентов" на их ласки, или гордо, подняв пёстренькие головки прохаживаются по земле, любуясь порозовевшими под ало - красными , с золотистым оттенком, солнечными лучами, молодыми, белоствольными берёзками...

На болотах, сменив драчунов чернышей - тетеревов, длинноногие журавли с маленькими длинноклювыми головками на длинных шеях, сойдясь парами, стройно и грациозно "пляшут" свои загадочно - причудливые танцы, маша в неслышный для человеческого уха такт широкими сильными крыльями и перебирая

стройными ногами, наслаждаются своим медно-голоcым пением...

Они славят наступление весны и праздника жизни, "рассказывают" о длинном перелёте из тёплых стран, навстречу весеннему брачному времени, так долго и тревожно ожидаемого в местах добровольного изгнания, на время длинной холодной зимы...

Но проходит ещё час, солнце поднимается выше и выше и ночная, рассветная сказка заканчивается, лес пустеет и вновь наливается тишиной ожидания, поднимающийся над землёй, тёплый к полудню, день. Однако, вслед за медлительным и одиноко просторным вечером, придёт ночь, а затем и следующее, полноцветное и громогласно - торжественное утро...

В полдень, нагретый солнышком снег начинает таять, и затихшие на ночь, ручейки всё громче лепечут, звенят капелью по рытвинам и оврагам, журчат пенясь, перескакивая препятствия и после полудня, уже набирая силу, потоки воды несутся, рушатся, пенятся, плывут по всей земле, подгоняемые жарким солнцем, отражающимся золотыми дорожками в образовавшихся разливах и омутах, заливающих прибрежные низинки и луга...

Появляются первые разноцветные, лёгкие, порхающие бабочки, в зигзагообразном полёте, то и дело присаживаясь на травяные былинки, словно яркие цветочки, слетающие с неба...

А в загадочно и страшно тёмных ельниках, куда даже полуденное солнце почти не проникает, затаились лесные чудовища - лешие, спрятавшиеся, замаскировавшиеся под воздетые в ярости и мольбе, переплетения корневищ упавших деревьев, прикрытых тёмно - ветвистой хвоей. Здесь холодно, сыро и полутемно и пугающе громко обрушиваются пласты подтаявшего снега, усыпанного еловыми хвоинками и лесной ветошью, которой, ложась спать, укрываются мохнато-ногие лесные разбойницы и ведьмы - кикиморы...

Это кусочек другого мира, её арьергард, несбывшаяся угроза, остатки умирающей, мстительной зимы, надолго покидающей тайгу.

Пройдёт ещё несколько недель и зима, сдавшись окончательно, исчезнет в прошлом, уступив место благодатному, свеже - зелёному, ароматному лету...

...Бурого разбудили лучи солнца, проникшие в берлогу через отверстие входа. Он долго не решался открыть глаза, прервать эту тягучую дрёму. Он ворочался меняя положение и наконец, услышав жужжание отогревшейся под весенним светом и теплом мухи, вылез на поверхность и долго втягивал напоённый непривычными ароматами воздух, лежал перед берлогой, чувствуя зуд в начинающей линять, тёплой шубе...

На ночь он вновь забрался в берлогу, но следующим утром, пораньше вновь выбрался на поверхность и погулял перед берлогой, кое - где ещё проваливаясь в хрупкий снежный наст по брюхо...

Через неделю, он оставил берлогу и голодный, но лёгкий, направился на юг, в места летних стоянок...

В одном месте, перейдя реку, с влажными пятнами наледи, в прибрежном ельнике, вышел на след лося, и в развалку побежал по следу, опустив лобастую голову к земле и с шумом втягивая свежий запах. Выбираясь из чащи, медведь выпугнул с лёжки голенастого лося.

Заметив в кустах мельканье тёмно - бурого шерстистого пятна, лось с места перешёл в безудержный скач, и через несколько минут, опередил преследователя, на добрые двести метров...

На всем ходу, рогатый скакун вылетел на берег неширокой, но переполненной талой водой речки и длинным прыжком преодолел её, попав сильными задними ногами в ледяную закраину и подняв фонтаны брызг.

Медведь подбежал к реке, в нерешительности потоптался на берегу, попробовал перебрести, даже зашёл на полметра вглубь, но передумал и после двинулся вверх по течению, недовольно поваркивая и пофыркивая, словно разговаривая сам с собой.

Заметив упавшее поперёк реки бревно, он взобрался на него и печатая на белом снегу лежащем на поверхности соснового ствола абрис крупных лап с отчётливой голой подошвой и веером кончиков отросших за зиму когтей, балансируя, перешел на противоположный берег. А после переправы направился дальше, уже забыв о преследуемом лосе...

... Лосиха мать с Любопытной, днём, когда растаяли остро - хрупкие ледяные забереги, переплыли через разлившуюся реку и поселились на, заросшем тальником и ивой, острове.

Здесь, они отъедались наливающимися весенними соками, корой лиственных кустарников, и ложились тут же, в чаще, видя сквозь густые тонкие ветки, как садится большое, дымно - золотистое солнце.

По вечерам, после заката солнца, посвистывая, над рекой проносились вверх и вниз по течению легкокрылые стайки чирков - свистунков, а иногда несколько грузных кряковых селезней и из заводи, приманивая их, раздавалось громкое кряканье серой подвижной уточки.

Возбуждённые селезни, дружно закладывали вираж и, описав дугу, садились в небольшой заливчик, плавно приводнившись, на брюшки укрытые плотным непромокаемым оперением...

Уточка, при виде стольких пылающих страстью "кавалеров", начинала возбуждённо крякать, а селезни перегоняя друг друга и делая плоскими клювами угрожающие выпады, вступали в короткие схватки, определяя кто сильней и кто станет супругом красавицы - уточки.

Наконец самый сильный отгонял назойливых претендентов, и пара, в сопровождении вполне дружески и любезно настроенного дружка - жениха, отправлялась в тихую заводь, где селезень - фаворит заводил бесконечные ухаживания, а уточка, покорённая его любезными жестами, наконец сдавалась и победитель получал всё, к чему влекла и принуждала его природа...