Симфония хруста
Шрифт:
После такого я, как истинный джентльмен, само собой, должен был… нет, естественно, не жениться! Мне жаль, если вы не в курсе, но женятся обычно по другой причине. А мы всего лишь начали встречаться.
О, это был любовь.
* * *
Мы ждали медсестру, которая в этот момент покупала тайком от директора сигареты. Тихо тикали часы, блестели градусники в стеклянном стаканчике. С фотографии на столе на нас смотрел, улыбаясь беззубым ртом, младенец. Из-под кушетки выглядывали тапочки с помпонами. По-прежнему ревела Бёр. Она зажимала нос кружевным платочком и периодически громко икала. Я посмотрел на нее, она взглянула на меня, наши руки на кушетке случайно соприкоснулись и тут…
БАХ!
Было бы здорово написать, что это любовь, большая и, само собой, чистая, свалилась нам на головы, но на самом деле это были часы. И упали они только на меня. Очевидно, гвоздик, на котором лет тридцать весел этот тикающий механизм, наконец, не выдержал нагрузки, и выскользнул из стены. Хотя, кто знает, возможно это и в самом деле было Божье провидение, которое, кажется, решило «помогать» мне всегда и во всем. В любом случае, запыхавшаяся медсестра нашла у себя в кабинете уже не одного, а двух самозабвенно ревущих детей. Позже, когда нос Бёр и мою голову украсили цветные от зеленки пластыри, моя мама, которую вызвал и успел игриво отчитать наш директор, решила в качестве извинения пригласить Бёр к нам домой на чай. Так началась история нашей пылкой и горячей любви!
Признаться, иногда мне казалось, что ее чувства ко мне имели весьма меркантильный характер. И, кажется, пахли они свежевыпеченными булочками… Бёр оживлялась и становилась разговорчивой только тогда, когда мы приходили ко мне в гости, и мама звала нас пить чай. Мы баловались плюшками (точнее, это я баловался, а она занималась самым настоящим плюшечным геноцидом), ее глаза блестели, щеки краснели от удовольствия, а воротник школьной формы белел от сахарной пудры.
Такой я и запомнил ее навсегда.
Мы расстались через десять дней после начала нашего бурного романа (точнее, после начала ее романа с пекарней моего отца). Причины разрыва были самые прозаические – я отказался делиться с ней пончиком (я, черт побери, имел на него право, и не смейте меня осуждать)! Признаться, Бёр быстро утешилась с Луисом, отец которого был владельцем шоколадной фабрики.
P.S. Иногда я вспоминаю об этой своей первой любви и, признаться, жалею о том, что был не так умен, как Луис. Он-то первым делом потрогал ее грудь, а уж потом угостил шоколадкой.
* * *
Так или иначе, за время моей школьной жизни произошел миллион миллионов событий: мне купили велосипед (я обменял его у Жана на цветные стеклышки), кто-то утопил мой ранец в сточной канаве, я начал встречаться с худышкой Жюстин, ее унесло ветром (шутка), я научился печь караваи и круассаны, Мускат вышла замуж и через пять месяцев родила двойню, Патэ собрал свой первый мотоцикл (я обменял его у Сержа на калейдоскоп и коллекцию жуков), Патэ оторвал мне голову и родителям пришлось потратиться на новую, с мозгами (тоже шутка), Бриош начал помогать отцу на кухне и качать мускулы, чтобы производить впечатление на девчонок, я сломал левую ногу, я начал встречать с веснушчатой Катрин, меня случайно вырвало на нее, мы расстались, ее старший брат сломал мне правую ногу, Патэ открыл маленькую автомобильную мастерскую, девушка Бриоша забеременела, и они поженились, я построил домик на дереве, отец схватил ветрянку, я нашел в лесу заброшенный ручей… Что же еще… Ах да, в конце концов, я закончил школу! Это было непросто, учитывая закостеневшие умы мадам Прудонс и месье Абеляра, но два ящика медовых крендельков сделали свое дело.
В общем, по большому счету, все это мелочи! По-настоящему важными, мало того, судьбоносными я могу назвать только три события.
Первое из них произошло 21 сентября (мне в то время было 13). Я зашел в комнату Бриоша, чтобы позвать его к обеду и, открывая дверь, успел заметить, как он смущенно прячет что-то под матрас. Само собой, мое любопытство было разбужено. В голове прокручивались мысли одна интереснее другой: быть может, Бриош шпион? Может, у него под матрасом маленькая установка для слежения за незаконными эмигрантами с Марса? Может, он сам оттуда? Само собой, чем больше я размышлял, тем более вероятным казалось мне именно третье предположение. Бриош, он, знаете, частенько запирался у себя в комнате, громко включал музыку и часами рассматривал в зеркало свои ненормально огромные мускулы. Разве это вам не кажется подозрительным? Нет? Ну, что ж, в таком случае, вы не тринадцатилетний подросток с чудовищно развитым воображением.
В общем, я с трудом дождался того момента, когда он и его подружка снова уединились в моем домике на дереве (кстати, они его сломали в итоге) и отправился на поиски улик. Друзья мои, правда оказалась куда скучнее и прекраснее. Бриош прятал под матрасом порно-журналы. Понятное дело, это был великий день! Именно тогда я впервые понял, зачем нужны…э-э-э… определенные части моего тела. Если можно, обойдемся без подробностей, я думаю, они вам тоже ни к чему…
Кхем…
P.S, Если вы решили, что я сейчас покраснел или смутился, вы само собой ошиблись. Кхем-кхем…
* * *
Второе Событие (именно так, с большой буквы) произошло в апреле, кажется, десятого или одиннадцатого. Я опять сбежал из дома, потому что к нам приехали дальние родственники из Парижа. Не знаю, как так получилось (мне казалось, отец оповестил о кунжутном семечке на моей заднице всю планету), но они ее не видели. Так что мне пришлось скрываться бегством, едва без пятнадцати восемь зазвенел дверной колокольчик. Я выскочил на улицу через заднюю дверь прямо в пижаме, тапочках на босу ногу и с зубной щеткой во рту и застыл, рассматривая весьма тоскливую картину. На улице уныло моросил дождик, мелкий и противный, пахло землей и немножечко плесенью. Город был пустым и серым, идти к нему не хотелось ужасно, тем более, я еще помнил, каким теплым было одеяло и как вкусно пахли круассаны…
Я чихнул, поежился, посмотрел на то, как ручьи подхватывают и разносят в разные стороны капли зубной пасты, падающие с моего подбородка, и приготовился возвращаться домой, но… Именно в этот момент на кухне загремели столовым сервизом, свистнул чайник и раздался радостный голос моего отца: «Как, вы еще не слышали о том, что мой сын осенен божьим знаком?»
Все, сработали рефлексы. Я пулей вылетел из-под навеса и, перепрыгивая через кусты и клумбы, понесся в сторону леса, петляя между соседскими заборами и стуча зубами от холода. Через пару минут моросящий дождик превратился в самый настоящий дождь, потом, минуту спустя, в дождище, затем в ливень и, наконец, в самый настоящий водопад ледяной воды. Я промок до нитки и замерз, как сосулька. Ноги в тапках безнадежно скользили по коричневой жиже под ногами – в общем, побег потерпел фиаско! Я заметил открытую калитку и, забежав в чей-то дворик, метнулся к крыльцу. К моему удивлению, дверь открылась еще до того, как я успел подумать о том, будет ли наглостью позвонить и напроситься на чай к незнакомцам. На пороге меня встретил бледный и почти прозрачный мальчик лет 11, который показался мне смутно знакомым. Он был укутан в толстое одеяло, на голове – вязаная шапочка, а на ногах – огромные шерстяные носки.
– Привет, – прошелестел он, пропуская меня в комнату и торопливо закрывая за мной дверь. – Чаю?
Я быстро кивнул и стуча зубами протянул ему руку:
– Бенджамин.
– Я знаю, – грустно улыбнулся мальчик. – Мы вообще-то учимся в одном классе, меня зовут Джереми.
Что ж, ситуация получилось неловкая… Но, думаю, многие в нашем классе весьма смутно помнили о том, как выглядит Джереми Пессон.
– Ты весь в микробах, так что иди сначала помойся. Ванная направо…
Я пожал плечами, засунул руку в карман пижамных штанов и, оставляя на полу мутноватые лужицы дождевой воды, прошлепал к ванной комнате.