Simple Storys

Шульце Инго

После она плакала и извинялась передо мной, а я обнимал ее и спрашивал: «Ну зачем ты так?»

Она просто чересчур увлеклась новомодной психологической литературой. Сперва – Миллер, [34] потом – К.Г. Юнгом. И постоянно выдавала мне какой-нибудь новый пример, по ее словам, действительно имеющий ключевое значение. Я говорил ей, что она только впустую тратит время на всю эту абракадабру. Но тут никакими словами не поможешь, каждый человек до всего должен дойти сам…

34

Алиса Миллер – швейцарский психоаналитик, автор книг о психологических травмах, связанных с подавлением личности ребенка взрослыми: «Драма одаренного ребенка» (1979), «Для вашего же блага: скрытая жестокость в процессе воспитания детей и корни насилия» и др.

Я как раз пригнулся – на секунду мне показалось, будто слева нас преследует самолет, но это была только грязь, налипшая на ее стекло, – и тут она спросила: «Ты слышал о последней выходке Лукаса?»

Лукас – это ее крестник, один из близнецов, родившихся у Тома и Билли. Второго близнеца зовут Макс. Лукас гвоздями прибил своего игрушечного мишку к кровати, и Билли за это ударила его по лицу – впервые в жизни. На следующий день Лукас схватил рукой своего волнистого попугайчика. Но тот улизнул, улетел, так что пришлось писать объявления и пришпиливать их к деревьям в поселке: кто видел Герберта, желто-зеленого волнистого попугайчика… – ну и так далее. Билли еще раз растолковала своим детям смысл истории Иисуса, а Том построил вместе с ними скворечник, израсходовав весь имевшийся в доме запас гвоздей.

Поскольку Данни даже не улыбнулась, я ждал, что сейчас она снова приведет какое-нибудь авторитетное высказывание К.Г. Юнга или Миллер. И сказал, что мне лично идея строительства скворечника понравилась.

Она щелкнула зажигалкой и стала объяснять, как важны для ребенка именно первые годы его жизни, потому что ошибки, совершенные в это время, позже можно загладить только ценой титанических усилий – если они вообще поддаются исправлению. И многим из тех, кто посвятил себя изматывающему учительскому труду, жить было бы гораздо легче, если бы среди родителей попадалось больше действительно хороших пап и мам. Я спросил, кого конкретно она имеет в виду. Она сказала, что подумала только: если мы когда-нибудь заведем ребенка, надо будет делать все совершенно осознанно. Я погладил ее там, где кончались шорты. Данни положила свою ладонь на мою. И потом сказала: что касается Тино, то перед ним взрослые сильно виноваты.

– Потому что вконец избаловали его, – сказал я.

– Нет, – возразила она, – не потому. – Но мы не стали развивать эту скользкую тему.

Хотя Данни сбавила скорость, толчки внезапно усилились. Ты уже не мог думать практически ни о чем другом. Маленькое яблоко выкатилось откуда-то к моим ногам – когда я его поднял, оно напоминало на ощупь печеное, было таким же сморщенным и теплым; потом упали водительские удостоверения, лежавшие за солнцезащитным козырьком. Я посоветовал ей наконец обогнать того копушу, что ехал непосредственно перед нами, и потом держаться левой стороны. Однако на левой полосе нас поджимали сзади машины, мигавшие фарами. Пришлось вернуться обратно, на разбитую полосу. Я положил «печеное» яблоко в углубление для кока-колы.

Данни нащупала пачку «Лаки Страйк», поднесла ее ко рту и губами вытащила сигарету. Потом, уже с сигаретой в зубах, спросила, не хочу ли и я покурить, и крутанула руль.

– Что-то не тянет, – сказал я.

– Вот и для нас выдался хороший денек! – сказала она и, проведя большим пальцем вдоль ремня безопасности – с внутренней стороны, – слегка оттянула его, после чего он, чмокнув, вернулся на прежнее место. Думаю, вряд ли в тот момент она сознавала, с каким удовольствием я наблюдал за ней. Я смотрел на ее правую руку, державшую сигарету. На тыльной стороне кисти проступили вены, но не очень отчетливо, а светлые волоски на предплечье я всегда замечал лишь тогда, когда тело Данни покрывалось настоящим загаром.

Я еще раз напомнил, чтобы она по возможности держалась левой стороны и остановилась у ближайшей бензоколонки. Мы поехали медленнее и, по моему впечатлению, были единственными, кто никого не обгонял. Перед бензоколонкой, естественно, такая тактика себя не оправдывает. Данни загасила сигарету, крутанула руль на полоборота и высунула левую руку в окно, как будто хотела рассмотреть свои ногти в зеркальце.

Собственно, уже в самом скором времени для нас мог бы начаться хороший отпуск. Плиточное покрытие должно было рано или поздно закончиться, да и вообще до нужного поворота нам оставалось проехать не так уж много. Я думал, что сразу после бензоколонки пересяду к рулю и, когда сам поведу машину, почувствую себя лучше. Данни тогда придвинется поближе, сбросит свои кожаные сандалии, упрется пальцами ног в ветровое стекло, а потом согнет левую ногу в колене, чтобы я мог ее погладить. Я надеялся, что в сентябре или октябре она опять найдет какую-нибудь работу. Помню, я еще сказал, что, чем менять амортизатор, разумнее было бы приобрести новую машину.

Но потом я с изумлением отметил, что Данни не остановилась у бензоколонки. Мы проехали мимо, и Данни сказала, что, покупая немецкую машину, ты всегда отчасти оплачиваешь еще и расходы на строительство бассейна для рабочих; что французские и итальянские машины вообще ни на что не годны, а японские не отличаются изяществом оформления. Внезапно она резко снизила скорость, я ощутил толчок и тут же – еще один.

– Бассейн для рабочих у меня ассоциируется скорее с Америкой, – возразил я. Мне не понравилось, что Данни выпятила нижнюю губу и так лихо запрокинула бутылку с «Фантой», как будто там внутри почти ничего не было. Затем она обтерла рот тыльной стороной ладони, прижимая бутылку к шее, и, прокатив пластиковый корпус по своей сильно декольтированной груди, на мгновение зажала его под мышкой.

– Это ничего не меняет, – сказала Данни с нарочитой небрежностью; и тут я подумал, что как пассажир человек постоянно попадает в глупейшие положения, а еще – что для машины отнюдь не полезно, когда так резко переключают скорость. Кроме того, сигнал поворота получался у нее слишком длинным, и бензоколонку она проморгала, а до следующей оставалось пилить, вероятно, никак не меньше шестидесяти пяти километров. Переднее стекло, усеянное расплющенными насекомыми, настоятельно нуждалось в помывке, я чувствовал себя отвратительно, а состояние правой полосы, по которой мы ехали, было просто катастрофичным. Меня так и подмывало сделать что-то, что-то сказать – но только ни в коем случае не спрашивать ее прямо, не согласиться ли она уступить мне руль. Удовольствие от поездки так или иначе было испорчено.

Так примерно вы должны представлять себе ситуацию, сложившуюся к тому моменту, когда я по глупости рассказал Данни одну вещь, которая неизбежно должна была ее спровоцировать. Дело в том, что когда она вторично помянула «синхронность и акаузальность» К. Г. Юнга, [35] мне захотелось раз и навсегда дать ей понять, что я считаю все это слабоумием и не желаю более слушать подобные глупости. Я хотел предложить ей вместо этого переключиться на музыку, которая, по крайности, всегда представляет собой нечто реальное, или на астрономию.

35

Имеется в виду книга К. Г. Юнга «Синхронность, акаузальность и оккультизм».

– Я тебе уже рассказывал о своей последней поездке на поезде? – спросил я. По тому, как она ответила «нет», я понял, что она несколько удивлена, ведь из этой поездки я вернулся почти неделю назад. Но как бы то ни было, я заговорил о мальчике и девочке, которые беспрерывно бегали по проходу в вагоне. Мамами этих детей были две женщины, которые положили их плюшевых зверушек – пингвина и гигантскую лягушку – на свободное сиденье наискосок от меня, после чего вернулись на свои места в другом конце вагона.