Синдром Дездемоны
Шрифт:
Наконец, замотав Юльку в теплую пеленку, уложив в коляску, подоткнув сверху двумя одеялами – одним байковым и другим теплым, шерстяным, – Алька уже на грани нервного срыва вышла из квартиры. Закрыла дверь ключами и тут столкнулась еще с одним неожиданным препятствием – поскольку лифт в пятиэтажном доме отсутствовал, коляску надо было спускать вниз по лестнице!
– Юлькин, солнышко, не плачь… Не плачь, я прошу тебя, – все уговаривала Алька, осторожно преодолевая ступеньки. – Ты что у меня сегодня расплакалась, а? По маме скучаешь? Не переживай, с мамой все в порядке… Все в полном порядке… Вот увидишь, она сегодня нам позвонит!
Вот так, с долгими уговорами и прибаутками, Алька наконец одолела лестничные проемы – к счастью, этаж был второй, а не пятый! – миновала темный «предбанник» в подъезде, открыла дверь и, оказавшись на улице, вдохнула полной грудью.
Погода и в самом деле была волшебная. Солнце светило не по-весеннему горячо, щедро заливало своими лучами ярко-синее, без единого облачка, небо, нещадно палило снег, который таял буквально на глазах и разливался широкими лужами, прожигало в нем радостно-черные земляные дыры. И ветер был влажным, свежим и ласковым. Таким, каким бывает ветер только в марте…
Весна была хорошей и настоящей.
И Юлька, едва вдохнув свежего воздуха, сразу замолчала. Заснула и даже заулыбалась чему-то во сне…
В четверг ему снова позвонили.
И снова – на тот же рабочий номер, который использовался в личных целях или в особых случаях. Тихон с утра не отлучался из кабинета – ждал, прекрасно понимая, что время пришло. Курил за рабочим столом, чего не позволял себе раньше никогда, хриплым, простуженным басом орал без причины на подчиненных, отменял по телефону все встречи и визиты, ругался с заказчиками и, не стесняясь в выражениях, посылал подальше клиентов, просрочивших сроки выплаты за реализацию.
В этот один-единственный день фирма понесла такое количество финансовых потерь, каких не случалось за все время ее существования.
Но Тихону на это было наплевать.
Ему вообще на все было наплевать. Гори они синим пламенем, этот бизнес, эти заказчики, эти поставщики! Пусть исчезнет с лица земли маленький городок Фолиньо на восточном побережье Италии вместе с мебельной фабрикой…
Не церемонясь в выражениях, он с утра успел объяснить все это своей секретарше, которая ничем таких слов не заслужила. Секретарша тихонько плакала у себя за столом часа два, потом исчезла куда-то и вскоре появилась с лицом, похожим на маску из японского театра кабуки. На припухших от слез щеках – толстый слой пудры, узкие щелочки глаз и опущенные вниз уголки губ дополняют картину.
«Нужно будет прибавить ей зарплату, – подумал Тихон, увидев это лицо. – Увеличить в два раза. Или в три. И отправить в отпуск куда-нибудь на Мальдивы. Но это – потом…»
Три дня Тихон почти не спал, не ел и не брился.
Смотреть на него было страшно.
А разговаривать с ним – еще страшнее.
Трубка запиликала как раз в ту минуту, когда он уже сам потянулся к ней, чтобы звонить в милицию. От отчаяния и страха он чуть было не сделал того, чего делать было нельзя. Ни в коем случае…
В трубке что-то щелкнуло, зашипело, и чей-то голос, похожий скорее на мужской, чем на женский, отчетливо произнес:
– Сегодня в восемь часов вечера. В Битцевском. Зайдешь с Балаклавского, с восточной стороны лесопарка. Пройдешь метров
– Где?! Где она будет? – прохрипел Тихон в трубку.
После паузы услышал короткий ответ:
– Узнаешь.
И следом потянулись гудки.
Гудки, у которых при всем желании нельзя уже было ни о чем спросить. Нельзя было узнать, что там с Юлькой, как там она, жива ли, в порядке ли…
Он посмотрел на часы. До восьми вечера оставалась еще целая вечность. Миллиарды световых лет, если перевести время в то измерение, в котором жил сейчас Тихон. И эту вечность нужно было чем-то заполнить. Оставаться на работе он не мог – умом понимал, что вреда от него в этот злополучный четверг гораздо больше, чем пользы. Еще пара часов на работе – и у фирмы вообще не останется ни клиентов, ни поставщиков, ни сотрудников. Идти домой, где в спальне, в кухне, в ванной и даже в гостиной – везде и все напоминало о Юльке, – было тоже нельзя. Бестолково наматывать по городу километры после трех суток практически непрерывного бодрствования значило подвергать риску не только свою жизнь, но и жизни других людей.
Нет, ни то, ни другое, ни третье.
Поднявшись из-за стола, Тихон несколько раз прошелся по периметру кабинета, задержался возле стола, прикурил сигарету и тут же потушил ее в пепельнице.
Они ведь не могут убить ее, в тысячный раз сказал он себе. Не могут. Им незачем это делать, у них нет причины ее убивать. Полуторамесячный ребенок – не свидетель, он не может никого опознать, не может дать никаких показаний, он совершенно не опасен как свидетель.
У них нет причины…
Тихон снова оказался у стола, снова увидел сигаретную пачку и снова закурил, смутно припоминая, что, кажется, курил совсем недавно. Телефон внутренней связи зазвонил на столе, Тихон не двинулся с места.
Стены просторного кабинета показались вдруг тесными, высокий потолок словно давил на него всей тяжестью одиннадцати этажей офисного здания. Решившись наконец, он вышел из кабинета, на ходу бросив секретарше, что до завтра его не будет, и через пять минут уже нажимал на педаль газа, сидя в салоне машины и раздумывая по дороге, куда бы повернуть.
Деньги были уже подготовлены к передаче и лежали дома. В сейфе, где когда-то его жена Наталья хранила свои побрякушки. С большим трудом Тихону все же удалось их собрать, подняв на ноги всех знакомых и малознакомых людей, обнулив свой личный счет в банке и порядком потрепав лицевой счет фирмы. Купюрами не крупнее пятидесяти долларов, как требовали похитители.
Он сделал все, что мог. И теперь уже от него ничего не зависело. Теперь оставалось только ждать.
Погрузившись в привычные мрачные мысли, он и не заметил, что по привычке, выработавшейся за два последних года, свернул с Каховки на Азовскую. Это значило, что он едет домой. И только уже подъезжая к Балаклавскому проспекту, он вдруг понял, что находится всего лишь в нескольких метрах от восточного входа в лесопарк…
Понял и резко сбавил скорость.
Зачем – он и сам не мог себе этого объяснить. Какая-то неведомая, странная сила, видимо, сродни той, что тянет убийцу на место преступления, заставила его припарковать машину неподалеку от восточного входа. Сопротивляться было бесполезно.