Синдром Феникса
Шрифт:
— В самом деле, — сказала Рената. — Дом у меня большой, места много. Поживи по месту работы. И тебе удобно… И мне будет, с кем поговорить.
— Извини…
— Что? Не нравлюсь я тебе? — Рената отшвырнула вилку; она была готова к прямому разговору с прямыми словами.
— Нравишься.
— А в чем дело?
— Ты же не только пожить предлагаешь? — Георгий тоже решил высказаться без экивоков.
— Ну, не только. И именно предлагаю, заметь, а не прошу. На равных, по-современному. Или тебя смущает, что ты
Георгий не стал хитрить:
— И это тоже. Но — не главное.
— А что главное?
— Как я с тобой буду? Как кто? У меня даже имени нет. Есть, но чье-то… Ничего нет. Я же не просто мужик и тем более не животное. Если я с женщиной буду, мне надо знать, кто я.
— Зачем? — удивилась Рената. — Она действительно не могла понять, зачем. Когда она была с мужчинами, то, наоборот, рада была забыть себя. Странный этот Георгий…
— Не знаю, как тебе объяснить… Но я чувствую, что не имею права, пока не пойму, кто я. Потому что это какой-то обман. Буду с тобой как Георгий, Гоша, ландшафтный дизайнер, да и то самозванец, а окажется — бандит, руки в крови.
— Ну и что? То есть… Ладно, дело твое.
Ренату утешило то, что дело не в ней. Психоз у мужчины, что ж поделаешь. Пусть вспоминает. От нее все равно не уйдет.
Войдя в дом Татьяны (он всегда показывался ей перед тем, как уйти в сарай), Георгий наткнулся в темноте на сумку и услышал тут же сердитый голос:
— Тише ты, люди спят!
— Это что?
— Вещи твои. Бери — и проваливай к ней обратно. Только не подумай чего-нибудь, плевать мне на нее и на тебя. А просто, если уж человек в одном месте живет, то в одном. А если он начинает бегать туда-сюда… Не люблю.
— Таня…
Георгий подошел и сел возле постели Татьяны на пол. Взял ее за руку.
Она вырвала ее.
— Не цапай! Тебе одной мало? Гигант тоже!
После этого она застыла.
Ждала.
Слов или поступка. Показалось: наклонился. Сейчас поцелует.
Она закрыла глаза.
Но он наклонился потому, что вставал.
— К ней я не пойду, конечно…
— Тогда куда хочешь! Я в сарае разорила все, спать негде, а тут тем более нельзя. Все, разговор окончен!
Георгий молча ушел.
Таня всю бессонную ночь проревела. Кляла себя.
Утром вышла, заглянула в сарай. Георгия, конечно, нет.
Принесла воды из колодца.
Решила истопить баню. Смыть с себя ночные слезы, все с себя смыть, а хорошо бы — содрать мочалкой эту глупую бабскую кожу, которая так иногда горит и тоскует, будто ее нахлестали крапивой (той, что жгла ее вчера вечером).
Пока топилась баня, Татьяна заглянула в теплицу.
Георгий спал там на ящиках, подстелив ветошь.
— На работу не проспишь? — толкнула его в плечо Татьяна.
— А сколько уже?
Как-то утром
Георгий позвонил ей, она приехала через два часа.
Ходила, смотрела, хмурилась.
— Или кто-то что-то имеет против меня, — сказала она, — или против тебя, Георгий. Против меня вряд ли — да и не так стали бы действовать. А против тебя — кто?
— Не знаю.
— А я, похоже, знаю!
И Ледозарова уехала.
Она направилась в городской отдел милиции, зашла в кабинет начальника Мартынова и через минуту вышла с ним, что-то ему на ходу объясняя. Повезла его в контору Бориса Удочеренко, владельца всего чиховского бизнеса по ремонту квартир и благоустройству придомовых территорий.
— Это ты на конкурента наехал? — спросил его Мартынов.
— Очень надо! — натурально обиделся Удочеренко. — Мелочь по моим масштабам!
— А кто?
— Понятия не имею!
Отвечая, Удочеренко переводил удивленный взгляд с Ренаты на Мартынова. Он явно чего-то не понимал в ситуации.
И Мартынов, человек опытный, это увидел.
— Мне кажется, ты что-то темнишь.
Удочеренко кашлянул:
— Нам бы отдельно поговорить, Виктор Павлович.
— Говори при ней!
— Не стесняетесь? Тогда, значит, ошибка вышла.
— Какая еще ошибка?
— Лейтенант тут меня навещал. Харченко. Сказал, что деятельность этого самого Георгия незаконная, вредная, но формально он прицепиться не может. И что будто бы вы тоже заинтересованы, чтобы эту деятельность прекратить.
— Я?
— Да. Ну, не прямо сказал, а… Вы это умеете…
— Кто — мы?
— Он. Умеет. Сказал, что надеется на содействие правоохранительным органам со стороны гражданских структур. Я подумал, что понял его правильно.
— Ты его понял неправильно! — отрезал Мартынов. — Я об этом первый раз слышу вообще!
— Тогда… Тогда извините, — сказал Удочеренко Ренате.
— А что мне ваши извинения? Там порушено все.
Мартынов приговорил:
— Посылаешь туда людей и восстанавливаешь, как было! В течение срока двух дней! Понял?
— Два дня — это…
— Что? Много?
— Да нет, хватит…
После этого вернулись в отдел. Мартынов попросил Ренату подождать во дворе (соблюдал все-таки приватность внутренней милицейской жизни, думал о чести мундира), а через две-три минуты во дворе появился красный Харченко и сказал:
— Не могла прямо ко мне прийти? Свои же люди!
— Да? А ты своих людей обгаживаешь — это как?
— Может, я тебя к нему ревную? — попытался отшутиться Харченко.
Тут на крыльцо вышел Мартынов.