Синдром пустого гнезда
Шрифт:
– Да при чем тут его усталость, Маш? Я вовсе не об усталости говорю! Вернее, не в этом смысле… То есть не это имею в виду…
– Ой-ой… А что тогда ты имеешь в виду?
Нотка явной и немного снисходительной насмешливости, прозвучавшая в голосе дочери, больно ударила в солнечное сплетение, аккурат по удобно расположившемуся там беспокойству, и оно взвилось черной плетью, ударило обидой в голову. Она еще и учить ее собралась, поганка маленькая! То есть позволила себе снисходительно рассуждать об интимной стороне их родительской жизни!
Скинув с себя Машкины руки, Таня решительно поднялась со стула, распрямила спину, уперла руки в бока. И голос из груди зазвучал материнским твердым металлом – в конце концов, она мать или чужая равнодушная тетка?
– Маша! Я с тобой, между прочим, серьезно разговариваю! Ты никуда не пойдешь, Маша! Я тебя не отпускаю! Что это за блажь такая вообще? Вот скажи, ты этого мальчика давно знаешь?
– Я его знаю ужасно давно, мам.
– Сколько – давно? Месяц?
– А хоть бы и месяц! Разве это имеет какое-то значение? Я люблю его и хочу быть с ним вместе!
– Маш, ты сама-то себя послушай! У тебя только и звучит – я хочу, я хочу… Эгоистка! Нет, никуда я тебя не отпущу!
– Я все равно уйду, мам.
– Нет! Не уйдешь! Если тебе невтерпеж и ты хочешь спать со своим мальчиком, то пусть он приходит сюда, к нам в дом! Я возражать не буду! Но ты никуда не пойдешь!
– Ой, давай обойдемся без пошлостей, ладно? Прошу тебя, пожалуйста…
Маша неловко сморщилась, как от зубной боли, решительно подошла к дивану, где раскрыл свой зев наполовину загруженный ее вещами чемодан, задумчиво встала над ним, уперев тонкие руки в худые девичьи бедра. Таня обиженно уставилась в ее спину, поморгала ресницами, потом снова опустилась на стул, тихо шмыгнула носом. Не оборачиваясь, Маша произнесла задумчиво:
– Не надо, мам… Ну что ты себя накручиваешь? Не плачь, пожалуйста… Ну вот скажи, о чем ты сейчас плакать собралась? – резко развернулась она лицом к матери. – Вот скажи – о чем? Ты думаешь, я не понимаю, да? Я, между прочим, все прекрасно понимаю…
– Что? Что ты понимаешь?
– А то! Все дети когда-то уходят из дома. Рано или поздно. И Данька тоже ушел. Ты же привыкла, что Данька ушел, правда?
– Вот только не надо сейчас про Даньку, Машенька. Это другой случай. Данька уехал учиться, мы с отцом не имеем права зарывать его талант в землю… А ты как раз учиться и не хочешь!
– Почему это? Очень хочу. Институт я обязательно закончу.
– Но зачем тогда подгонять судьбу, Машенька? Действительно, закончила бы институт, а потом бы занялась устройством личной жизни… Отец бы вам квартиру купил, машину. А так… Зачем тебе эти придуманные трудности, дочь? Наверняка эта съемная квартира убогая совсем, и до института далеко ездить…
– А мы с Димоном очень хотим этих трудностей, мамочка. Понимаешь? Очень хотим. И квартиру сами хотим купить, и машину. И денег мы у родителей брать не собираемся.
– Это ты его словами сейчас говоришь, да?
– Нет. Мы вместе так решили.
– Что ж. Блажен, кто верует… А тебя не смущает, что он тоже учится? Вы что, на стипендию будете все это покупать – квартиру, машину?..
– Нет, не на стипендию. Димка уже сейчас в двух местах подрабатывает.
– Ага… Значит, он вечерами будет в двух местах подрабатывать, а ты будешь одна сидеть в убогом съемном углу, стирать, убирать, готовить…
– Да. Именно так.
– А смысл какой?
– Да обыкновенный, мамочка… Мы хотим жить своей собственной жизнью, вот и весь смысл.
Машка подошла к шкафу, задумчиво уставилась на аккуратно развешанные на плечиках свои девичьи легкомысленные вещички – юбочки, цветные платьица, майки-джинсы. Таня снова сердито шмыгнула носом, с неожиданной неприязнью подумав о том, что еще вчера она своей собственной материнской рукой наводила порядок в дочернем шкафу, с пристрастием оглядывая каждую тряпочку на предмет чистоты и свежести. Что, что эта юная поганка умеет делать самостоятельно? Что она может вообще? Только пользоваться и умеет…
– А тебя не смущает тот факт, что ты к собственной жизни еще не готова? А, дочь? Что ты умеешь-то?
– Ничего. Научусь. Все начинают с чего-то.
– Что ж, понятно… Стало быть, родительская любовь тебе больше не нужна…
Машка обернулась от шкафа с таким несчастным лицом, что Таня вздрогнула. Непонятная сила вдруг подняла ее со стула, бросила навстречу этому родному личику, и они обнялись, и заплакали дружно, и заговорили одновременно и перебивая друг друга:
– Очень, очень нужна, мамочка! Мне твоя любовь очень нужна!
– Как же ты будешь жить, моя девочка… Зачем ты так торопишься…
– Все будет хорошо, вот увидишь…
– Как же я буду без тебя, Машенька… Я же одна целый день дома, совсем одна…
– …Эй, Машк… Ты чего так задумалась?
Димка подошел совсем близко, преданно уставился в глаза. Маша торопливо улыбнулась, потрясла кудряшками, смешно высунула кончик языка.
– Маш… Что-то не так, да? Ты скажи честно…
– Да все нормально, Димк, чего ты? Уж и задуматься нельзя.
– А о чем ты задумалась? Опять о моих рубашках?
– Нет. Не о рубашках. Ну, пойдем, что ли, ты ж меня в ванную приглашал… Будем зеркало под мой рост примеривать.
– А может… Может, ну его, это зеркало? Успеется…
Димка ловко подхватил ее на руки, с силой прижал к себе, и она задохнулась счастьем, обвила его шею руками. Комната тут же поплыла перед глазами вместе с голым пыльным окном, открытым чемоданом и распахнутыми лаковыми дверцами убогого шифоньерчика. В этом калейдоскопе промелькнул и диван-развалюха с продранной и торчащей грязными нитками зеленой обивкой. Еще секунда – и они упадут в это логово, и не будет им никакого дела до его лоснящейся непрезентабельности. И пусть, пусть… Пусть будет так…