Сингулярность (сборник)

Никитин Юрий Александрович

– Может, он и не хотел к нам. Процессор выдернул. Самостоятельный! – выдвинул версию главный инженер.

– Он же видел, что мы за Край заглянуть хотим… – ответила Мина. – Вот и помог. Схватил Бога – и к нам!

– Бог положил край делам нашим, а мы его попрали, – сказал Носов. – Превзошли.

– А что? – спросил Дмитрий. – Так и должно быть. Иначе зачем все?

– И все-таки я не понимаю, – сказала Мина. – Бог и есть бог – совершенное существо. Почему он таким оказался? Безобразным?

– Думаю, бог совершенен, – возразил

Копылов. – Посмотрите на нас! Если создал человека он, то это… это все равно что выйти за Край, понимаете? За край самого себя, превзойти себя, превозмочь! Это высший акт. Божественный акт! Одно – сделать по облику и подобию, а другое – создать нечто превосходящее, и превосходящее настолько, что в сравнении сам окажешься жалким уродством. И бог оказался способен на это.

– А как тогда он смог, если был таким, как мы его видели? У него и рук-то нет… – спросил Дмитрий. – Как такое беспомощное существо может сотворить Вселенную?

– Знаю! – сказала Мина. – Знаю, может! Так и наш процессор может спросить нас, как у человека получилось создать его. Ему, наверное, интересно, как такое медленное и слабое существо произвело многократно превышающие собственные возможности действия? Как электронные импульсы, которые мы не можем взять в руку, человек все же заставил прыгать по ячейкам и блокам и выполнять требуемую работу? Как такое слабое существо, которое процессору тоже кажется отвратительным и нефункциональным, смогло выйти за край, рубеж, установленный богом? В нем – мы, наше совершенство. Вот оно в чем!

– Что? – спросил Дмитрий. – Что оно?

Носов и Копылов молчали. Мина вздохнула и строго посмотрела на бывшего оператора зонда «Ахиллес». Потом она сказала:

– Совершенство бога.

Алексей Васильев, Михаил Уткин

Допинги

Григорий Яношев сосредоточился на грифе задолго до своего выхода. Прочее осталось по ту сторону сознания – чемпионат, суета в раздевалке и ненужное, но обязательное напутствие тренера.

Он даже не слышал, как его объявили, и скорее угадал, чем почувствовал крепкий толчок Алехина.

– Пошел! Покажи им!

Тяжелоатлет Григорий Яношев под шум трибун поднялся на подиум.

– …Он просто влюблен в штангу! – восторженно сказал Эрмат, прибавляя звук. – Он…

– …троекратный чемпион мира, – опередил его обретший голос телекомментатор. – Собственный вес спортсмена – сто одиннадцать килограммов, заявленный вес снаряда – двести семьдесят пять. В случае выполнения упражнения речь идет об абсолютном…

– Переключи, – попросила Даля.

Эрмат с негодованием посмотрел на нее и лишь поудобнее устроился в кресле.

Гигант на экране, не отрывая взгляда от штанги, опустил ладони в поднос с магнезией.

…Для Яношева сейчас существовал только гриф. Его единственный друг, его вечный враг, его бесстрастный партнер, его жизнь, его цель. Григорий шагал к сверкающему стержню, не отрывая от него взгляд.

Будто сквозь густую вату донесся сигнал, и Яношев перестал быть человеком. Он – сгусток энергии, сжатый телесной оболочкой.

Ступни под гриф. Симметрично: по линии плюснефаланговых.

– Профи, – сказал Эрмат. – Как силы бережет!

– Что? – не поняла Даля. На экран она старалась не смотреть.

– Часто удобное положение ног ищут уже в наклоне, – объяснил Эрмат. – А каждая секунда в такой позиции – энергозатратна. Толчок на самом деле – непрерывное движение. Подошел – толкай.

– …я уверен, он возьмет вес, – пообещал комментатор. – Смотрим!

…Наклон. Пальцы в замок. Присест.

Рывок!

Согнуть колени, завести под гриф.

Веса не существует. Нет блинов по краям.

Подрыв – подбив – подсед!

Голову назад – чтобы не зацепить подбородок, пропуская гриф к самой шее.

– Фу, – сказала Даля с отвращением, увидев, как глубоко стальной стержень продавил кожу.

– Многие боятся пережать сонную и принимают ниже, – заметил Эрмат. – На грудь. Чемпионов среди них нет.

Даля отвернулась.

…Встать из приседа – невозможно.

Организм лихорадочно пожирает себя. Потоки бурлящей крови уносят продукты распада, сбрасывают через кожу и слизистую, но неминуемый токсикоз с его головной болью и кислой сухостью во рту – потом, потом, потом, а сейчас, взамен, сердце дьявольским поршнем закачивает в мышцы полученные мегатонны энергии.

Полуприсед – посыл – уход во второй подсед. Выталкивание!

– …Безупречно! – вскричал Эрмат. – Вот это вылет!

…Улавливание. Руки прямые, лопатки замкнуты, голова вперед!

Встать!

Трещат икроножные. Во вздутых жилах бушует пламя.

Выход из второго подседа.

Удержание.

Держать! Держать! Держа-а-а-ать!!!

Левый локоть взрывается отчаянной болью. Гриф проваливается и скользит назад. Организм, сжигая себя без остатка, вбрасывает в мышцы последние порции силы – и Яношеву удается отступить, «догнать» гуляющий гриф, выровнять его над линией тела. Но лишь на миг удается, а в следующий черно-алая боль становится нестерпимой. Она разрывает сознание, и цветные круги плывут перед глазами…

– …Не понял, – удивленно сказал Эрмат. Даля равнодушно повернулась к экрану – чтобы увидеть, как неестественно и страшно выгибается рука чемпиона.

…Яношев не успел скинуть снаряд – верил до конца, что удержит. Штанга с чудовищной силой грохнула по спине, и мир взорвался черными брызгами. В вязком небытии осталась лишь боль, яркая настолько, что смогла удержать тающее сознание. Яношев открыл глаза – чтобы посмотреть на нее. И увидел – в чьей-то неестественно белой безжизненной руке. Рука согнута наоборот – локтевая кость выпирала под бицепсом. На вывернутом предплечье синел знакомый шрам. Его шрам – порезался в детстве.