Синие стрекозы Вавилона
Шрифт:
— ...Таким образом, смежные области, а также области, смежные со смежными областями, и любые незначительные колебания в их развитии, могут иметь некоторое влияние на интересующий предмет, а могут и не иметь, и динамику этого влияния...
Презентация проходила в Готической гостиной. Вдоль стен, выложенных панелями холеного мореного дуба, расставлены стулья с высокими прямыми спинками, и местные магнаты, банкиры, воротилы и сошки помельче сидели чинно, сложив холеные руки на коленях. По другую сторону стола, разделявшего Гостиную пополам, так же смирно восседали
Среди гостей Пиф вдруг разглядела своего бывшего наставника Белзу. Сидели среди каких-то жирных говнюков в хорошо подогнанных черных костюмах. К таким фигурам трудно подобрать хорошую одежду, слишком много жира. И богаты, на жирных пальцах золотые кольца массивные.
А грозный Белза как будто меньше ростом стал. Голову в плечи втянул, что ли, сутулиться начал? Не мог же он усохнуть за несколько-то месяцев, что Пиф его не видела. И облысел еще больше. Теперь венчик светлых волос едва оперяет голову. Под глазами круги. Они и раньше были, эти круги, только Пиф их не замечала.
Вот жирный говнюк что-то сказал. Процедил, едва соизволив шевельнуть толстыми губами. Белза с готовностью приник ухом к этим губам. Как хорошо помнились Пиф эти движения — стремительные, точные. Выслушал нового своего хозяина, что-то ответил вполголоса, уселся снова ровно.
Усталость иссушила его, состарила. И Пиф вдруг поняла, что Белза стал ей жалок.
Отвернулась, чтобы не встретиться с ним глазами.
Наконец официальная часть подошла к концу, и прием продолжился в соседнем зале, который среди служителей Оракула непочтительно именовался «предбанником». Голодные служители налетели на бутерброды, как воробьи на раскрошенную булку. Закусочка, деликатная и скуповатая, кончилась исключительно быстро.
С бокалом хорасанского вина Пиф разгуливала по залу, наблюдала. В углу два программиста (можно подумать, не кормят их в Оракуле! не вольнонаемные ведь) жадно пожирали фрукты.
Кандида, таясь, суетливо подбирала яблочные огрызки. Поймав взгляд пифии, побледнела.
— Пирожок вот спеку... — пробормотала она.
Пиф только бровями шевельнула.
— Можно? — совсем ослабев от страха, спросила Кандида.
— Бери, — разрешила Пиф. И поскорее ушла.
Сегодня было скучно.
Она подошла к окну, но сквозь витражи почти ничего не видела. В мути красных и зеленых стекол угадывались могучий Евфрат, причал, прогулочный катер.
— Пифка, — услышала она за спиной голос.
Обернулась.
Беренгарий. Ну, нахал.
И уже изрядно набрался — интересно, как это ему удалось?
Пошатываясь и глядя на нее мутно и ласково, старший группы программного обеспечения протянул ей свой бокал.
Пиф с подозрением отшатнулась.
— Что это?
— Коктейль. — Лукаво улыбнулся.
— Сукин сын.
— Сука...
Оба фыркнули. Они давно
Вокруг них постепенно образовалась пустота. Двое посвященных беседуют у окна, и цветные стекла раскрашивают их лица в шутовские маски.
Ни он, ни она не замечали этого почтительного отчуждения. А посетители Оракула, деликатно пожевывая бутербродики и посасывая маслинки, нет-нет, да бросали на них боязливые взгляды.
Что решается сейчас, что происходит в эти мгновения между жрецами?
— Ты что, льешь водку в шампанское?
— Угадала. Умная девочка.
— Да ну тебя.
— Ты попробуй, попробуй.
— Хочешь, чтобы я нализалась?
— Да ты же алкоголичка. Тебе пробку понюхать — и ты готова.
— Говно.
Беренгарий расхохотался.
Предсказательница, одержимая божественным духом Феба, берет из рук программиста бокал. Отдает ему свой. Боги, что за ритуал совершают эти двое? Какие молнии Силы проскальзывают между их соприкоснувшихся рук?
— А этот новенький, как его? — заговорила Пиф, прикладываясь к бокалу Беренгария. — Боги Орфея, какая гадость... Где ты достал водку?
— Пронес под поясом. Новенький-то? У него имя смешное — Беда...
— Противная рожа.
— Да нет, парнишка толковый.
— Троечник.
— Я тоже троечником был.
— Оно и видно.
Пиф приложилась к «коктейлю» основательнее. Ей понравилось. Попросила еще. Беренгарий сказал: «сейчас» и пошел за шампанским.
Теперь они пили вдвоем. И с каждым глотком Пиф становилось все лучше. Зал исчез. Раздвинулся, и стенами стала ночь, озаренная сполохами заката. И вместо потолка стало небо, а вместо канделябров — разбитая на куски луна. Исчезли люди, съедены были все бутерброды. Жертву принесли, и кровь протекла сквозь стекла, и стекла стали красными, и река, протекающая там, за стеклами, стала рекой крови.
Пиф громко сказала:
Кровь спешит к месту своего успокоения,
Подобно власти, занимающей трон.
И ей подали трон.
Она села, бокал в одной руке, виноградная гроздь в другой. Ела виноград и плевалась косточками в гостей, и все почтительно смеялись и не смели отирать лица.
И хохотала.
И провалилась в темноту, где не было уже ни стен, ни ночи, не зарева, ни разбитой луны, ни кровавой реки, ни трона, ни власти, ни винограда.
А только темнота была.
В темноте засветилась белая точка. Это произошло не сразу. Может быть, минула одна вечность. А может, и не одна.
Чем была эта точка?
Постепенно она обрела очертания. Это была пятипалая рука. Рука лежала у нее на плече. Тело Пиф содрогнулось, рот раскрылся. Рука держала ее за волосы. Вторую руку она ощутила у себя на животе.
Вот блядь, подумала она, это же я блюю, а кто-то меня держит, чтобы не навернулась рылом в землю.
Она открыла глаза и обнаружила себя под мостом.