Шрифт:
Я проснулся утром рано
и увидел: два барана!
Интервью в дурдоме
Всеволод Лютиков стоял рядом с белым столом, за которым сидел обряженный в белую и блестящую униформу мужчина. Иногда он быстро поднимал своё очкастое лицо, словно проверяя, на месте ли юноша. Он что-то крутил в своих приборах, затем снял окуляры, и стал настраивать электронное устройство.
Поэт
Толик, сосед по палате, перед зданием опять косил траву топором. Несчастные санитары не в силах понять, то трава очень толстая, и просто косить её невозможно, надо именно рубить. Тем более, что и бедные дворники устали, им надо обязательно помочь, и лучше непременно сегодня. Этим и занимался мужчина в красной майке и форменных штанах синего цвета. Травы же скосил он целый стожок, так что позже сено тоже пойдёт в дело, то есть его работа было очень важна. Сева всё смотрел в окно, думал, когда же Анатолий закончит. Что странно, этого милейшего парня держали здесь за сумасшедшего и кормили просто горстями таблеток, отчего он , бывало, себя неважно чувствовал. Всеволод же твердо знал, что он здесь просто отдыхает, подлечивая свой бронхит, в этой лечебнице, в прекрасном сосновом лесу, с этими прекрасными врачами.
– Всеволод, – опять обратился к чему этот унылый человек в белом, – Вас больше не мучают кошмары? Спите вы хорошо?
Спросил этот незнакомец, новый врач, сжимая и разжимая пальцы, а затем несколько раз поправлял соскальзывающие с переносицы очки. Сева не мог вспомнить этого человека, совершенно не мог сосредоточиться и понять. что же за человек сейчас выносит ему мозг!
– Не понимаю, к чему эти вопросы. Я здоров, и здоров абсолютно, – ответил поэт.
– Но, простите, – и он картинно закатил глаза к грязно-серому потолку, бывшему раньше белым, – три дня назад вы бегали по лечебнице и кричали, что Чубайс, продался инопланетянам и вот- вот захватит Землю!
– И вы считаете, что я неправ? – грустно сказал Сева, внимательно глядя в глаза врача, – в чём же здесь моё сумасшествие? Почти все россияне так и думают, что Гайдар и Чубайс это космические злодеи.
– Предпочту промолчать… Вам всё равно, вас здесь бесплатно кормят, а мне ещё работать в системе Минздрава, – виновато ответил этот скрытый подпольщик.
– Ну я думаю, я здоров, док? – с надеждой спросил поэт, – и похуже меня народ по улицам ходит.
– В этом смысле да… Ходят сейчас такие, что им самое место в нашем учреждении. И поскольку к нам пришло письмо, о том, что вы оказали особые услуги государству. Вернее, очень помогли в трудной обстановке и пострадали…
– Вторая группа по дурке? – с надеждой спросил Всеволод.
– Пока боюсь, только третья…
– Пишите, пишите, – с надеждой сказал юноша, – но третья то же неплохо, и проезд бесплатный.
Перед Севой уже открылась столь вожделенная перспектива бесплатного проезда в общественном транспорте и маленькой, но прекрасной и заслуженной пенсии. Собственно это важно для знаменитого поэта.
– Посидите, подождите десять минут, – добавил врач.
Всеволод вышел, запахнул байковый коричневый халат и углубился в чтение «Божественной комедии» великого Данте. Напротив сидел задумчивый товарищ из соседней палаты , и не спеша и вдумчиво щёлкал резинкой от трусов, причём у этого солиста, что было странно, звук получался всякий раз разный. Сева даже оторвался от глянцевых страниц и прислушался к скрытому смыслу и ритму этих мелодий. В раненом мозге Кузьминского Орфея родилось стихотворение:
В доме скорбном и унылом
Люди ходят по углам
Тоже ждут приход весны
И здесь им сняться розовые сны
Герой уже встретил проводника в Царстве теней, великий Овидий повёл Данте Алигьери по кругам Ада… И тут вышел бледный доктор в белом и чистом халате и даже с папочкой.
– Позвольте вас на секундочку, – попросил он, – не задержу…
С доктором, что с надзирателем, не поспоришь, в дискуссию не вступишь. Они вышли во двор, и шли мимо кустов оглушительно цветущей сирени. Было тепло, и прекрасный, чуть душный аромат маленьких цветков на громадных кистях, заполнял всё вокруг. Каждый глоток воздуха был словно кусочком деликатеса из Елисеевского магазина. Сева непроизвольно улыбнулся и вопросительно глянул на доктора.
– У вас всё неплохо, но последствия отравления будут очень долго сказываться. Документы на выписку готовы , всё нормально. И с алкоголем, лучше не стоит баловаться, могут вернуться видения. Это же касается, вы уж простите, травок разных там.
– Нет, док… Как можно? Я человек высоко духовный.
– Да хватит… Наш район… Я вас умоляю. Ксения звонила, она приедет и вас заберёт.
Сева сидел на лавочке, читал поэму, и смотрел, как Фёдор скачет на деревянной лошадке на тропинке. Видно, скакун попался норовистый, и всадник с седла упал пару раз. Анатолий опять принялся рубить траву газона топором Fiscars.
Удержаться не было сил, и поэт Лютиков подошёл поближе, что бы посмотреть, много ли травы нарублено. Но тут Толян увидел благодарного зрителя, и так разволновался, что едва не попал по ноге поэта. Но Сева ловко подпрыгнул и пошёл себе дальше, и кивнул головой всаднику Феде, и услышал, как его деревянная кобыла заржала.
Голова больше не кружилась, новых, захватывающих галлюцинаций он пока не видел. Проверил себя, быстро скосив глаза влево и вправо- ничего такого , и облегченно вздохнул. Доктор подошёл к нему, и насыпал горсть таблеток в нагрудный карман пижамы.
– Надо, Всеволод, надо. Они вкусные, колеса эти сам пробовал.
Сева воззрился с непониманием на лекаря, усомнившись в его адекватности. Но доктор продолжал вещать, как диктор ВГТРК по зомбоящику.
– «Старичок», средство весьма мощное. Ну, бог милостив, вылечитесь.
– Обещали, что меня выпустят, дорогой целитель, – с надеждой заметил Лютиков.
– Когда Ксения Игоревна Климова за вами приедет. Одного вас отпустить не могу, сами понимаете.
Новая Третьяковка. «Белый квадрат» Малевича
Сеня же была вся в делах, курировала новую выставку супрематистов. Художественный бомонд Москвы собрался в этом гламурном месте, работники кисти и грунтованного холста жаждали представить свои почти необыкновенные работы благодарному зрителю. Люди ходили и пялились на эту непонятую мазню, правда, не особо понимая, что собственно изображено. Да и более глубоким зрителям приходилось напрягать своё воображение, что бы не принять толстую задницу за Луну на небосводе.