Синтия
Шрифт:
— На вас нельзя угодить, лейтенант, я уж и так стараюсь изо всех сил. Я просто рассказываю, как нам представился этот человек. Он назвался детективом Комоди. Джоном Комоди.
— Так зовут комиссара нью-йоркской полиции, Люсиль, — мягко подсказал я.
— Она, чёрт возьми, прекрасно знает, что так зовут комиссара нью-йоркской полиции? — крикнул Ротшильд.
— Я этого не сказала, и он этого не сказал. Он только сказал, что работает в полиции, что он детектив. У него было обычное ирландское имя, честное лицо и искренние голубые
— «Флитвуд»! Вы только поглядите на эту комнату, мисс Демпси! Неужели мы похожи на людей, которые водят «Флитвуды»?!
— Я первый раз в вашем кабинете, лейтенант, но думаю, что если бы вы взялись за швабру и малярную кисть, то через пару часов он сделался бы очень симпатичным.
— Надо об этом подумать, — медленно произнёс Ротшильд и, обернувшись к двери, рявкнул: — Бан-никер, принесите мне стакан молока. — Он сжал губы и кивнул Люсиль, чтобы та продолжала.
— Всё остальное просто. Я рассказала вам чистую правду. Они подвезли нас к музею. У входа — у бокового входа, — дежурило трое полицейских в штатском.
— Это не полицейские, — пробормотал Ротшильд.
— Теперь я это поняла. Но тогда мы подумали, что это полицейские. Нас провели в музей. Мы поднялись на второй этаж. Когда мы оказались в одном из залов, наш провожатый показал пальцем на соседний зал и сказал, что нам нужно туда. Он сказал, что там меня ждут Харви и два очень тихих человека, которые и мухи не обидят. Шутка была неважная. Не надо смеяться над мёртвыми, даже если это бандиты. Бы со мной не согласны? Мы уже двинулись в зал, но он попросил нас обождать. Тут из того зала вышел человек — очень недурной наружности. Он улыбался.
По его кивку полицейский пустил нас в зал, мы вбежали, и я увидела Харви и двух убитых техасцев.
— Вот как, значит, всё было?
— Именно так, лейтенант.
— А у Харви в руке был пистолет?
— Если вы думаете, что Харви убил этих двоих, то вы просто идиот.
— Господи, боже, Харви. Уведите её отсюда. Убирайтесь вон оба! И не попадайтесь больше мне на глаза!!!
— Мы ещё понадобимся как свидетели, — кисло произнёс я.
— Господи, конечно, понадобитесь. — Он встал из-за стола. — Но сейчас убирайтесь.
Мы так и поступили. Мы стали спускаться по лестнице. Я вежливо попрощался с Банникером, который поднимался нам навстречу с пакетом молока. Мы вышли на улицу. Ночь была холодной, но всё равно приятной. Мы двинулись на запад, к 63-й улице. Я сказал Люсиль:
— Странно, что на сей раз он не очень даже меня стращал. А ведь мог предъявить мне обвинение в двойном убийстве.
— Харви, ну кто может всерьёз поверить, что ты убил двоих
— А вдруг найдётся такой простак. Откуда ты знаешь?
— Ладно, не сердись, пожалуйста.
— Я сержусь не на тебя. Меня обвёл вокруг пальца этот Корсика. Хорошо бы Ротшильд его сцапал и он сгнил в тюрьме.
— Харви, он спас тебе жизнь.
— Он поганый убийца.
— Но всё равно он спас жизнь тебе, мне и Синтии. А что, кстати случилось с Толстяком Ковентри и другими двумя его подручными?
— Их куда-то увезли. Возможно, в том же «Флитвуде». По крайней мере те же люди. Чёрт, а знаешь, почему он улыбался?
— Не надо так много чертыхаться, Харви.
— Нет, ты мне скажи: знаешь, почему он улыбался?
— Кто?
— Настоящий Валенто Корсика, когда он пригласил тебя в Рембрандтовский зал?
— Ну, почему он улыбался?
— Потому что получил от меня восемьдесят пять тысяч долларов в чеках «тревеллз» — за тебя и Синтию.
— Но мы были в соседнем зале.
— В том-то всё и дело! Он меня надул. Меня, Харви Крима, который родился и вырос в Нью-Йорке, надули на восемьдесят пять тысяч! Причём, надул какой-то молокосос.
— Харви, это был не молокосос, а руководитель мафии.
— Мафии? Но ты же мне говорила, что нет никакой мафии.
Я свернул налево, на Парк-авеню.
— Куда мы идём, Харви? Почему бы нам не взять такси?
— Тут недалеко. Мы нанесём визит мистеру Э.К.Брендону.
— Сейчас? В час ночи?
— Они не спят. Келли ведь отвёз его дочку домой совсем недавно.
— Харви, ты уверен?
— Вполне.
Мы перешли через улицу и подошли к входу в дом 626. Всё тот же швейцар загородил мне дорогу.
— Брысь, — сказал я ему, — а то сделаю больно.
— Я должен доложить. Час ночи.
— Докладывай. А мы пошли.
Мы прошли к лифту, где я показал лифтёру свой значок и велел ему везти нас наверх. Он подчинился.
— Харви, ты великолепен, — прошептала мне Люсиль. — Ты крутой детектив.
— В гробу я их видел!
— Очень хорошо, — похвалила она меня.
Я позвонил в звонок, а потом стал дубасить в дверь Брендона. Лифтёр стоял и таращился, и я велел ему убираться. Дверь открыл дворецкий Джонас Биддл и спросил, как я смею дубасить в дверь в час ночи.
— Брысь, — сказал я. — Мне нужен Брендон. Сейчас.
— Сейчас нельзя. Он разговаривает с дочерью.
— Где?
— В библиотеке.
— Биддл, я иду туда, — сказал я. — И не пытайся мне помешать. Можешь, конечно, позвать полицию, но тогда ты останешься без работы. Ну, где библиотека?
Он показал, куда идти, я взял Люсиль под руку, и мы пошли. Библиотека была большая и дорогая. Там было тысяч на пять кожаных кресел и тысяч на десять кожаных переплётов книг. На полу был ковёр тысяч на десять-двенадцать, а на стенах висели картины Моне, Сезанна и Мондриана. Брендон любил хорошую живопись.