Сир Доблестный
Шрифт:
– Я читала твои документы. Каждый рапорт за последние четыре года. Впечатляет. Ты была примечательной студенткой. Но я, также, прочла твое заявление, написанное прошлой ночью. И в нем нет никакого смысла. Ты желаешь отречься?
Изумруд никогда не встречала самоконтроля, подобного тому, что демонстрировала Верховная Мать. Даже здесь, высоко на древнем могучем дереве, в окружении несущественных духов воздуха и времени, где любые незначительные следы других элементов должны были быть столь же заметны, как летящий верблюд, эта леди не проявляла никакого дисбаланса. Она могла быть человеком земли, или огня, или воды, но Изумруд не могла определить.
– Я говорила
Игуменья забарабанила пальцами по столу.
– Магия? Гигантский, созданный магией, паук в центре Окендауна? Чушь! Никто кроме тебя ничего не почувствовал, Дитя! Но ведь вокруг были десятки сестер. Они не могли не почувствовать того, о чем ты говоришь. Магия таких масштабов должна была бы оставить порчу, которая висела бы здесь в течение нескольких дней. Но наши самые опытные нюхачи не обнаружили ни следа. То, о чем ты говоришь - просто не возможно!
Кто-то врал. Быть может, многие. Случилось что-то ужасное и истину об этом скрывали.
– Могу я поговорить с кем-нибудь из этих преподобных?
Верховная Мать напряглась, словно не могла поверить своим ушам.
– Ты обвиняешь меня во лжи?
– Нет, госпожа, - разумеется, она обвиняла.
– Но обвинили меня. Во лжи, безумии и чем-то там еще. Разве не имею я права встретиться с обвинителями лицом к лицу?
– Здесь нет обвинителей, - угрожающе сказала Верховная Мать.
– Только я. Теперь ты отречешься от этой абсурдной чепухи?
Разумеется, Изумруд назвали так не без причины. Это был очень твердый камень. Те, кто смешивал в себе время и землю, всегда отличались особым упрямством.
– Сожалею. Я не могу соврать, госпожа.
Она встретила гневный взгляд Верховной Матери и стойко выдержала его. Старуха покраснела и отвела глаза, снова барабаня пальцами по столу. Решение было принято.
Прежде, чем приговор был объявлен, Изумруд спросила:
– Я могу узнать, как там девочки?
– Та, что упала - выживет. В самом худшем случае, ей грозит легкая хромота. Однако ей требуется такое тяжелое исцеление, что не может быть никакой надежды на её присоединение к сестринству. Другие пережили сильный испуг. Но сейчас их успокоили.
– Мне действительно жаль, что им пришлось испытать подобное. И я искренне стыжусь своего панического бегства. Но...
Верховная Мать поджала свои морщинистые губы.
– Если ты видела то, что видела - никто не станет винить тебя за ужас.
Кажется, это был почти второй шанс.
– Я видела то, что видела. И не могу отрицать этого.
– Тогда, у меня нет выбора. Я должна изгнать тебя из сестринства. Как и положено по обычаю, мы отвезем тебя туда, откуда некогда забрали. Тебе будут предоставлены стол и комната, пока мы заканчиваем приготовления.
Изумруд встала. Правила этикета требовали от неё реверанса, трех шагов назад и нового реверанса. Но в гневе своем, женщина просто развернулась спиной и бросилась к дверям.
Глава девятая
Испытания
Следующие дни показались Изумруд самым жалким периодом её существования. Женщина оказалась отрезана от единственной известной ей на протяжении последних четырех лет жизни, от своих друзей, и заброшена в равнодушный лабиринт улиц Тутона. Даже родная привратницкая была далеко. У Изумруд не было денег, она не знала, куда идти. Пару раз она встречала Сестер, направлявшихся в город по делам Ордена. Однако, она так и не осмелилась приблизиться к ним, страшась быть отверженной. Хотя сочувствия их она боялась куда больше.
На рассвете и закате она обязана была отчитываться перед клерками у дверей привратницкой. А это значит - пробираться среди сотен других людей, терпя тычки и удары локтями, чтобы в конце концов оказаться у столов, а потом, с бранью и криками пробиваться назад. После того, как клерк выяснял, что ей все еще не было выделено никакого транспорта, он давал женщине талон, который можно было обменять на еду. В Питере кормили хуже, чем в Серебряной Лани. А та, в свою очередь, была намного хуже Желудя. То есть была пригодна только для свиней. Прекрасная еда трапезной была недостижима для чужаков. К коим теперь принадлежала и Изумруд. Конфискации подверглись и белые мягкие одежды. Унылое платье и капот, которые она получила за место их, были грубыми и бесформенными, а обувь натирала ноги.
Но хуже всего была горечь несправедливости. Что-то очень плохое и неправильное случилось в ту ночь в Окендауне. Она знала, что обнаружила истинную магию. И она была совершенно уверенна, что Верховной Матери было это известно. Как и другим. Послушница получила травмы. Пять её подруг были так перепуганы, что почти лишились рассудка, но детально продуманный отказ показывал, что в игре замешаны куда более страшные события. Если бы Изумруд не была столь упряма, она бы присоединилась к хору лжецов. Это избавило бы её от несправедливого изгнания. Во второй половине дня, следя за тем, как отправляется на юг очередной полупустой экипаж, она поняла, что именно этого от неё и ждали. Ей давали шанс написать письмо. Просить прощения, ссылаясь на ложные воспоминания. Но, увы. Земля и время имели твердые правила. Но что, если упрямство - это просто гордыня?
После уединения Окендауна, тесная толпа казалась бесконечным кошмаром, окутанным всепроникающим зловонием магии. Ей редко удавалось отыскать себе место в таверне, не оказавшись рядом с каким-нибудь амулетом. Большинство из них несли в себе обычные чары удачи - бесполезные и относительно безобидные безделушки. Но некоторые люди пытались завести с ней дружбу, используя магию очарования. Это колдовство должно было сделать своего носителя неотразимым. Однако, благодаря тренированному таланту женщины, оно производило обратный эффект. Отталкивая, словно навозная куча. Но две её встречи с магией оказались достойны более пристального внимания.
Проталкиваясь через толпу на второй вечер своего изгнания, женщина ощутила запах горячего металла, который заставил её обернуться. Она была готова увидеть торгаша, жарящего каштаны, или даже кузница, держащего в клещах раскаленную до красна подкову. Но перед ней предстала пара щеголеватых молодых людей в зелено-золотых ливреях. Быстро, но не грубо, они прокладывали дорогу человеку постарше Женщина сразу распознала в них Клинков. Учуянный ею запах был запахом уз, заставлявших мужчин проявлять преданность к своему подопечному. Кем был он ни был. Когда троица прошла мимо неё, она увидела сверкающий на навершиях мечей кошачий глаз. У мужчин не было причин обнажать клинки или демонстрировать общеизвестное мастерство. Одна их уверенность заставляла толпу расступаться, и спустя несколько минут все трое вошли в двери приемной, оказываясь внутри строения. Изумруд никогда прежде не видела Клинков. И, вероятно, никогда больше не увидит. Они были напоминанием о её собственных разбитых мечтах. Каждая послушница Окендауна надеется на то, что однажды она отправиться ко двору. И Изумруд не была исключением.