Сирена

Чарская Лидия Алексеевна

— Кто вы, маленькие духи? — произнес он, беззвучно смеясь.

— Барон Эдуард Вальтер фон дер Редевольд! — с надменною гордостью в сверкающем взоре произнес чернобровый Эдуард и стал в вызывающую позу, глубоко запустив руки в карманы своих еще по-детски коротеньких брюк.

— Павел Редевольд! — просто и ласково произнес младший барон, протягивая Скоринскому свою худенькую ручонку. Сережа взглянул на смешную надменную фигурку старшего барона и невольно расхохотался. Так он был забавен в своей надменной

кичливости!

— Вы мне напоминаете маленького петушка, который неудачно пробует на заборе свой молодой голос! — произнес он, внимательным, зорким взглядом окидывая стройную, широкоплечую, но все же комичную фигуру Эдуарда.

— А… вы… вы… вы напоминаете… ощипанную ворону, попавшую в гнездо орла! — дерзко отвечал Эдуард, вполне довольный своею находчивостью.

Но Скоринский, казалось, не разделил его мнения.

— He совсем остроумно, как будто! — засмеялся он и насмешливым взором окинул Эдуарда. — Но кто же это орел, позвольте вас спросить? Вы или ваш папа?

Чернобровый барончик закусил губы. Лицо его вспыхнуло ярким румянцем.

— Пойдем! — произнес он решительно по адресу брата. — Нам здесь совсем не место!

И первый, передернув плечами, вышел из комнаты. Маленький белокурый Павел метнулся было за ним. Что-то робкое, трусливое, порабощенное промелькнуло в белобрысом худеньком личике мальчика…

И вдруг он вспыхнул.

— Нет, нет! — произнес сам себе младший Редевольд, — ни за что! — И в два прыжка снова очутился у постели.

— Вы простите… — залепетал он, путаясь и краснея, как виноватый, — вы простите ради Бога, monsieur Serge. Ведь вас так надо назвать, кажется?.. Но… но… брат Эдуард бывает немножечко слишком странный подчас… А я… я… вы мне так нравитесь, monsieur Serge! И я надеюсь, вы не лишите меня вашей дружбы!

И совсем растерянный, смущенный маленький Павел Редевольд робко протянул обе руки Сергею. Тот горячо пожал эти худенькие лапки, похожие на лапки цыпленка.

— О, monsieur Serge, — произнес горячо мальчик, — как я буду любить вас! Вы такой умный, смелый и красивый.

— Павел! Павел! Да скоро ли ты явишься, бездельник! — звонко пронесся, будя утреннюю тишину, повелительный окрик Эдуарда.

— Вы слышите? Он зовет меня! — пугливо озираясь, прошептал мальчик и стремительно отбежал от постели…

— Разве ты его так боишься? — удивился Сережа.

— О-о! Он такой большой и сильный и так больно дерется! — произнес ребенок, и карие глаза его наполнились страхом.

— А разве ты не можешь пожаловаться отцу?

— О, вы не знаете Эдуарда! Он прибьет меня тогда еще сильнее. — И пугливо кивнув своей не по туловищу большой головой, Павел вприпрыжку, шлепая босыми ногами, кинулся за дверь и в один миг скрылся за нею.

Сергей быстро вскочил с постели и стал одеваться.

Июньское солнце играло. Плавясь целым морем червонного золота, оно дробилось сотнями золотых искр, веселое, радостное и жгуче-ласковое повсюду.

Сережа открыл окно… Сочный, смолистый запах благовонною волною ворвался в комнату. Весь двор Редевольда точно купался в золотом море. В саду было прохладно, зелено и хорошо… Смолистые ели шептали что-то таинственное и веселое, помахивая веером своих иглистых ветвей. Березы стояли дальше, белоствольные, робкие и стройные, как молодые девушки в воскресных платьях.

Среди сада на ровной утоптанной площадке виднелась маленькая часовня, красиво выложенная из белого мрамора. Жимолость и дикий плющ сплелись вокруг нее и таинственной сетью пышно-зеленых бархатных листьев оцепили кружевным покровом белый мрамор… А там дальше белели стены, серые, угрюмые, с пробитой брешью позади сада, как раз за мраморной часовней в самой чаще еловых аллей…

Через брешь и повыше стен уходила ввысь башня… К ней лепилось, точно ища ее покровительства, огромное полуразрушенное здание с темными, поросшими мхом стенами, давно поддавшееся разрушению своих каменных громад.

Это были развалины старого замка, забытые, покинутые, но странно красивые в этом волшебном сиянии праздничного солнца.

За ними громоздилась скала над крутым обрывом, образовавшимся над морем.

Сказочно-прекрасное, серебристо-зеленоватое и говорливое, говорливое без границ, оно тихо плескалось об эту единственную скалу студеной волной.

— Красиво, — вырвалось из груди Сережи, — чудо, как красиво: забытый людьми таинственный и дивный уголок земного шара! Вот бы своих сюда! отца, маму, Наташу, — задумываясь, мечтательно заключил Сережа.

Неожиданно раздавшийся позади него кашель заставил его быстро обернуться.

На пороге комнаты стоял его ночной спутник, такой же угрюмый и суровый, как и окружающие его таинственные развалины замка… Дневное светило, казалось, не изменило его лица, не придало ему ни оживления, ни света… Оно было так же темно и непроницаемо, как и ночью.

— Молодые господа готовы и ждут вас уже в классной, господин учитель! Я отнес туда же и ваш утренний кофе! — Прозвучал его глухой, не поддающийся ни малейшей вибрации, голос.

— Сейчас иду! — весело отозвался Сережа и стал с наслаждением плескаться в студеной струе, со звоном забившей из нехитро устроенного домашнего рукомойника. Потом, расчесав свою пышную шевелюру, он поспешил за стариком.

Глава III

Юный педагог

Снова потянулись бесконечно-длинные темные коридоры… Один… другой… третий… Со сводчатыми потолками, с глубокими нишами по бокам. И не было, казалось, им конца и счета, этим коридорам.