Сиреневый коктейль
Шрифт:
– Конечно, прекрасно, – согласился я.
– Тогда угости меня пивом. Пжаалуста.
– А причём здесь пиво? – я был искренне удивлён его логикой. Как-то не вяжется пиво, поле и закат.
– Угости и объясню, – ответил Ванька.
– Бармен! Бокал пива этому романтику, – попросил я Стёпу.
– Одну минуту, – и начал наполнять бокал прохладным нектаром. – Мне и самому интересно, где же здесь связь.
– Спасибо, друг, – обратился Иван ко мне после того, как перед ним поставили бокал с пивом.
Ванька с минуту смотрел на пузырьки в своём прозрачном бокале, затем пригубил пиво и слизнул со своих усов пенку. И начал повествовать:
– Посмотри на свой бокал. Его стекло запотело, как вечером дымка покрывает речушку прохладным августом. А за дымкой что? Правильно – поле. Поле пшеницы, ржи, ячменя – чего угодно. Вот и в бокале нечто светлое. Посмотри теперь на свет через свой бокал – разве не похоже на закат?
Я попробовал посмотреть через бокал с пивом на тусклый свет ламп в баре, и в чём-то мог согласиться с Иваном. Но какая же фантазия должна быть!
– А пузырьки? – спросил я.
– А пузырьки, друг мой, это ничто иное, как надоедливая мошкара, – ответил он.
Стёпа чуть не упал под стойку – так он расхохотался. Его смех заполнил весь бар. А Ванька знай себе, да пей, но улыбка растеклась по его лицу. Такой довольной морды я у него давно не видел. А смех бармена оказался таким заразительным, что вскоре и я рассмеялся. Да уж, разрядил обстановку Ванька.
* * * * *
По приходу домой вечером я решил немного почитать. Хотя в моём подвыпившем состоянии слова в книге разбегались, строчки плясали, а голова отказывалась воспринимать прочитанное. Через пару страница чтива я отложил это занятие и лёг в постель, но сон не приходил. Ни с того ни с сего разыгралось воображение. Я ведь так и не сказал бармену о своём желании написать книгу, а теперь эта книга будто возникала в голове строчка за строчкой.
Прошло минут пятнадцать, прежде чем я провалился в сон. А во сне снова книги, книги, строчки, обложки, персонажи, образы… Все такие живые, настоящие эти люди, живут в этих строчках без моего ведома, и новые абзацы появляются не по моему желанию, а по их поведению. Но надо заметить, что позже я разобрал всех этих героев. И почему только они оказались из разных книг? Мефистофель гулял с Иваном Федоровичем, Фауст разговаривал с кем-то возле собора Парижской богоматери, мимо проходил терминатор и разговаривал по телефону с Кафкой…
Ну и сон, головушка будто и не спала. Пришлось делать себе кофе и идти под холодный душ, после чего немного полегчало.
Ближе к обеду зазвонил телефон.
– Максим Викторович, добрый день, – сказал знакомый голос из трубки.
– Добрый, – ответил я.
– У нас тут концерт намечается послезавтра, нужно пару пьес Прокофьева, – сказала своим тонким голосом молодая девушка.
– Оксана, я уже не работаю в филармонии, – ответил я. Эта девушка обычно составляет программу выступлений, ведёт концерты, обзванивает музыкантов в день концерта, дабы они не забыли прийти.
– Как же так? – удивились на том конце провода. – А почему мне не сказали? Я уже включила вас в программу, афиши висят. Без Прокофьева ну ни как!
– Ни чем не могу помочь. Позвоните директору, – сказал я ей. Грубить Оксане Вячеславовне никогда не хотелось, она всегда была мила и добродушна к музыкантам. Улыбалась нам, всячески подбадривала перед игрой, а после концерта не спешила уходить домой и проводила время с нами за чашечкой кофе в ближайшем кафе.
– Хорошо, позвоню, – растерянным голосом ответила Оксана. – Извините, что побеспокоила.
– Ничего, – сказал я. – Всего хорошего.
Почему её никто не предупредил? Хотя, директор у нас не очень адекватный, мог и забыть сказать ей.
Пока я готовил себе завтрак, сон потихоньку формировался в книгу. Точнее все персонажи из сна расформировались по книгам, и всё стало на свои места. Но сон мне очень глубоко запал.
Чуть позже снова зазвонил телефон.
– Максим Викторович, это снова я, – сказала Оксана.
– Да, слушаю.
– Я позвонила директору, он сказал, что никто вас не увольнял, – сказала мне девушка.
Пришла пора и мне удивляться. Только недавно я разговаривал с нашим директором и тот мне отчётливо сказал, что я плохо играю. А теперь, оказывается, меня никто не увольнял.
– Не понял? – спросил я в трубку телефона.
– Вениамин Львович сказал мне, что вы в маленьком отпуске, обдумываете свою трактовку произведений, – говорила Оксана воодушевлённым голоском. Она была явно рада такому повороту. – И послезавтра вы выходите с отпуска, – добавила Оксана.
– Да как же так? Я совершенно не готов! – ответил я. И ведь правда, всё это время как меня уволили, я ни разу не подошёл к домашнему фортепиано. Пальцы одеревенели, а из головы улетучились последние нотные записи вместе с утренним похмельем.
– Нужно всего лишь пару мимолётностей, – сказала девушка. – Вы ведь играете наизусть все сочинения Прокофьева.
– Оксана Вячеславовна, я сам позвоню Львовичу и всё уточню, – ответил я ей и положил трубку.
Звонить этому старикану мне совсем не хотелось, а заново учить мимолётности Прокофьева подавно. Хотя за всю свою жизнь мне полюбился именно этот композитор, я мог играть его часами напролёт.
Пришлось немного походить по квартире и обдумать предстоящий разговор с Вениамином Львовичем. Возвращаться в филармонию мне не очень хотелось, тем более после того, что мне сказал этот старик. На самом деле он не такой уж и старик, Львович ещё даже не пенсионного возраста, но порой ведёт себя так, будто он пенсионер склерозник маразматик. Видимо в этот раз Львович исполнит именно эту роль.
– Добрый день, Вениамин Львович, – сказал я в трубку телефона. Я всё же собрался с силами и набрал номер директора филармонии. – Как поживаете?
– Спасибо, не жалуюсь, – ответил он своим сухим голосом. Львович всегда говорил так, будто в горле застряла рыбья кость.
– А с памятью у вас хорошо? – поинтересовался я.
– Да, – непонимающе ответил Вениамин Львович.
– Ну тогда напомните мне, пожалуйста, что вы мне говорили в последнюю нашу встречу.
Знаю, так нельзя разговаривать с начальством, но в данный момент он мне никто. Я же писал заявление по собственному.