Сиреневый сад
Шрифт:
За главным столом, посередке, положив жилистые кулаки на пустую, не обремененную никакими бумагами столешницу, сидел широкоплечий кудрявый парень в наглухо, несмотря на жару, застегнутом френче с накладными карманами. Светлые его волосы, казалось, слиплись от пота, фуражка кверху тульей лежала рядом, на столе. Он не встал навстречу Сибирцеву, словно чего-то ждал, сурово глядя в пространство.
После короткой паузы, во время которой они успели осмотреть друг друга, парень, не поднимаясь и не протягивая руки, с откровенной неприязнью произнес:
– Зубков. Председатель.
Председатель чего, он не добавил, видимо будучи уверенным, что всем он и так должен быть известен.
– Сибирцев, – сухо представился и Михаил Александрович. – Зашел вот познакомиться. Представиться. – И оглянулся в поисках стула.
Маша, которая провожала его, проследила за его взглядом и принесла от печки грубо сколоченную табуретку. Сибирцев благодарно кивнул, сел, несколько раз глубоко вздохнул и обернулся к Маше, не обращая никакого внимания на председателя сельсовета.
– Машенька, посидите пока на воздухе. Что вам тут с нами?
Маша, по– девчоночьи обиженно оттопырив нижнюю губу, исподлобья взглянула на Зубкова и вышла, стараясь казаться гордой и независимой. «Вся в мать», – пряча улыбку, посмотрел ей вслед Сибирцев. И снова повернувшись к председателю, даже слегка опешил, ибо увидел в его глазах теперь уже совершенно открытую враждебность и труднообъяснимое торжество.
«Уж не решил ли он, что изловил беляка?» – мелькнуло у Сибирцева, но вдруг, трезво оценив ситуацию, он понял, что так, видимо, и есть. И не может быть иначе. Баулин, разумеется, этому Зубкову ничего не сказал, от услуг Матвея он сам только что отказался, а слухи о нем, Сибирцеве, – говорил же Баулин – самые недвусмысленные.
– Чего живете-то скучно? – чтобы как-то разрядить обстановку, сказал Сибирцев первое, что пришло в голову, и кивнул на пожелтевшие плакаты.
– А тут не клуб, чтоб плясать! – отрезал председатель. Сибирцев даже растерялся. Наверно, в первый раз в жизни он не знал, о чем говорить. Больше того, чем объяснить свой приход. Дурь какая-то… Может, правда кликнуть Матвея? Нет, пожалуй, пока не стоит.
– Ну что, молчать пришел? – как хлыстом рубанул председатель. – Где документ? Подавай сюда свой документ, кто ты есть такой!
– Нет у меня его с собой, – спокойно ответил Сибирцев.
– Правильно! – удовлетворенно воскликнул Зубков. – Нет и не может быть. Потому как знаешь, кто ты есть? Контра ты, вот кто! Я тебя сразу разгадал. Так-то, ваше благородие.
Сибирцев понял, что спорить с председателем бесполезно, и усмехнулся, вспомнив характеристики, которые походя дали ему дед Егор и кузнец. Однако сам Зубков, видимо, расценил эту усмешку по-своему.
– Оружие где?
Сибирцев хмыкнул и показал палку. Зубков быстро подошел к нему, нагнулся и ловко обхлопал его карманы. Брякнул спичечный коробок.
– Нет оружия, – констатировал председатель. – Ну так вот, слушай. Я давно знал, кто ты и зачем тут. Лазутчик ты бандитский, беляк недобитый, понял? Руки до тебя все не доходили. А теперь, вишь, и сам явился. Каяться захотел?
– А ежели ты ошибаешься, Зубков? А?
– Я-то? Не, не ошибаюсь. У меня на вашего брата нюх особый, революционный. Понял?… Значит, познакомиться зашел? – странно ласково спросил он.
– Да уж нет, теперь охота пропала. – Сибирцев поднялся, опираясь на палку. – Пойду лучше домой. Или к деду Егору в храм. Самогонки выпью за твой революционный нюх.
– Во-во, – подхватил Зубков, – в самый те раз помолиться, потом не успеешь. Ступай, ступай!
Сибирцев повернулся, вышел в сени, но тут шедший следом Зубков крепко сжал его плечо. Сибирцев поморщился от боли.
– Пусти, черт бы тебя…
– Не, не туда ступай, а вот куда! – И Зубков толкнул его в сторону, в распахнутую узкую дверь. – Посиди в чулане, помолись за упокой души.
– Скажи Маше, – повернул голову Сибирцев, – чтоб не волновалась и шла домой.
– Не твоя забота! – И снова грубый толчок в спину. – Да, спички отдай! – Зубков забрал коробок, встряхнул его. – Богато живешь, ваше благородие. Ну ничё, посидишь без курева. Знаю вас, гадов, готовы дом спалить и сами сгореть.
Хлопнула дверь, звякнул засов. Сибирцев огляделся. Узкий полутемный чулан с крохотным лазом вверху – для кошек, что ли? Охапка лежалого сена. Сибирцев, кряхтя, опустился на нее и боком привалился к стене. Ноги упирались в дверь. Душно, до кашля. Пахло пылью, мышами. Болела спина. Сибирцев попробовал расслабиться и закрыл глаза.
Сейчас он мысленно повторил весь короткий разговор с Зубковым и похвалил себя за то, что не упомянул имени Баулина или Ныркова. Уходя утром, Сибирцев запрятал в щель под террасой документы и наган. Правильно сделал. Оружие помогает лишь тогда, когда нельзя не стрелять. А документы ничего этому… действительно гусаку – надо же! – не скажут, скорее, наоборот, вызовут у него отрицательную реакцию…
Солнце стояло еще высоко, когда бричка с маху проскочила мелководную Утицу и, взметнув веера брызг, вынеслась на взлобок. Взмыленные кони на виду села сбавили бешеный галоп и с заметным усилием подкатили бричку к сельсовету. Стали, бурно поводя боками. Подскакали верховые, с натугой сползли с седел и подошли к бричке, хрипло отплевываясь и покачиваясь на широко расставленных ногах.
– Хлопцы! – срывающимся, пересохшим голосом крикнул Нырков и показал на приоткрытые ворота сельсоветского двора. – Давай туда. Распрягайте да поводите, поводите, а то
запалите коняг… Ну, Баулин, пошли в дом… Где хозяева? – громко крикнул он, увидев на дверях увесистый замок.
На площади появились несколько мужиков и баб; молча и отчужденно наблюдали за приезжими.
Баулин закинул за плечо короткий казачин карабин, который он до сих пор держал в руках, и побежал рысцой через площадь, но вдруг остановился, заметив в глубине улочки степенно шествующего Зубкова.
– Эй, живей сюда! – крикнул Баулин. Зубков в приветствии поднял руку, но шагу не прибавил. Баулин зло выругался сквозь зубы: вот же гусак, туды его кочерыжку!…