Сиротский Бруклин

Литэм Джонатан

Болезнь матери оказалась не выдумкой, а значит, не была и ловушкой. Мать умерла от удара к тому времени, когда младший брат и его молодая жена приехали в больницу. Однако бандиты были в курсе происходящего и внимательно следили за больницей. Как только младшего брата заметили, его тут же призвали к ответу за то, что они со старшим братом натворили.

Он умолял сохранить ему жизнь. Он объяснил, что совсем недавно женился.

Он также свалил всю вину за совершенные преступления на старшего брата. И уверял, что полностью порвал с тем отношения.

В заключение он поклялся до конца дней своих служить бандитам мальчиком на побегушках.

Гангстеры приняли его условия. Они позволили ему

уйти, но заставили поклясться жизнью, что он не связан со старшим братом и что непременно сообщит им, если тот появится в городе… Младший брат с молодой женой переехали в квартиру его матери, и женщина из Нантакета стала привыкать к бруклинской жизни. Эта жизнь показалась ей опьяняющей, пугающей и далеко не волшебной. Ее муж владел какой-то маленькой лавчонкой, его «агенты», как он их называл, были всего лишь разношерстной командой вылетевших из школы сирот-старшеклассников. Через некоторое время младший брат устроил жену секретаршей к приятелю-адвокату, хотя на самом деле она исполняла обязанности нотариуса; она чувствовала себя униженной, сидя на виду у всех перед окном адвокатской конторы на Корт-стрит. Когда она запротестовала, он позволил ей бросить работу и проводить время дома, в одиночестве. Старые гангстеры платили супругам небольшую ренту, и основную часть работы, которую выполняло детективное агентство, младший брат получал от этих стариков. Женщине из Нантакета не нравилось то, что происходило в бруклинском детективном агентстве ее мужа. Ей-то хотелось, чтобы он завел автомобильное агентство. Супруги относились друг к другу все холоднее и настороженнее, ибо их жизнь была полна необъяснимых отъездов и прочих странностей. Никаких тебе прогулок по пляжу. Со временем она поняла, что в его жизни есть и другие женщины – бывшие школьные подруги и дальние родственницы, которые никогда не выезжали из Бруклина, а потому всегда были поблизости от постели ее мужа.

Женщина из Нантакета пережила и это, находила себе случайных любовников и большую часть времени проводила в кинотеатрах Корт-стрит и Генри-стрит, ходила за покупками в Бруклин-Хайтс, выпивала в барах отелей, а потом медленно бродила по Променаду, где отбивалась от бесконечных приставаний студентов колледжей и идущих на ланч отцов семейств. Короче, она делала все, что ей было угодно, и никогда не вспоминала тихую сельскую жизнь, которую оставила в Мэне, не думала о том, что потеряла, встретив двух братьев и уехав в Бруклин.

Однажды младший брат поведал ей тайну, которую она должна была свято хранить, дабы та не дошла до ушей старых гангстеров: старший брат вернулся в Нью-Йорк. Он объявил себя роси – учителем дзен-буддизма. Старший брат поселился в «Дзендо», здании, расположенном в Йорквилле, в восточной части Манхэттена. В «Йорквилл-Дзендо» постоянно тусовались японские бизнесмены, с которыми он познакомился в Мэне. Им там так понравилось, что они основали в «Дзендо» настоящий дзен-буддистский храм, а лакомиться омарами ходили по соседству, в здание «Фудзисаки корпорейшн».

Ребята из «Фудзисаки» были личностями высокодуховными, однако почему-то стали нежеланными гостями в родной стране, где монашество дозволено только тому, кто рожден в семействе, принадлежащем к определенному сословию, и где капиталистическая жадность и духовное просветление считаются вещами взаимоисключающими. Ни деньги, ни власть не могли купить «Фудзисаки» того истинного уважения, которым монахи пользовались у себя на родине. Здесь, сначала в Мэне, а потом и в Нью-Йорке, они пытаются добиться доверия, как кающиеся грешники, учители, люди мудрости и покоя. Ну а пока идет процесс внутреннего совершенствования – так старший брат объяснял младшему, а младший, в свою очередь, жене, – «Фудзисаки» и старший брат решили заняться маленьким бизнесом. Это

же Нью-Йорк – город больших возможностей для монахов, авантюристов и всевозможных жуликов.

Мы стояли у ограждения на смотровой площадке маяка, глядя на океан. Ветер и не думал стихать, но я к нему привык. Я поднял воротник, как это сделал бы Минна. Небо над островом было серым и неприветливым, но в том месте, где оно сходилось с морем, светилась изумительная светлая полоса, которую, казалось, можно было потрогать руками, погладить, как я разглаживаю швы. Птицы парили над пеной прибоя – возможно, в поисках морских ежей или, скажем, объедков от хот-догов.

В кармане у меня был пистолет Тони, и с площадки маяка мы видели шоссе № 1 на много миль в обе стороны, так что непременно заметили бы, если б кто-то подъехал сюда. Я испытывал потребность защищать Джулию, поддерживать ее своим присутствием и чувствовать, что я могу быть полезен кому-то еще, кроме себя самого. Впрочем, я сомневался, что я или Джулия интересуем «Фудзисаки корпорейшн». Иона, и я – мы оба тревожили разве что Джерарда Минну, а вовсе не «Фудзисаки». Джулия, как видно, относилась к моему желанию защитить ее вполне равнодушно.

– Я знаю, что произошло дальше, – сказал я ей, – со временем братья снова занялись тем, чем занимались прежде. Фрэнк стал утаивать деньги от «Фудзисаки». – Теперь я понял, что эта часть рассказа Джерарда была правдивой, вот только он поведал мне искусно закамуфлированную правду. Джерард делал вид, будто не желает принимать ни в чем участия – этакий невинный дзен-буддист, хотя на самом деле он-то и был двигателем колеса. – Вместе с бухгалтером по имени… Далбоди… Эллмани… Элимони… ах, этого парня звали Ульман.

– Да, – кивнула Джулия.

Она рассказывала свою историю отстраненно, будто пребывая в трансе, и не нуждалась в моих подсказках. Чем ближе к последним дням подходило повествование, тем яснее становились ее глаза, а взгляд терял отстраненность, и голос наполнялся негодованием. Ей было горько вспоминать прошлое, и я был виною ее горечи. Я должен был защитить Джулию от нее самой, если уж не было иного выхода.

– Итак, Фрэнк скрыл от Клиентов, что его старший брат находится в Бруклине, – продолжал я. – Тем временем эта парочка занимается японскими партнерами Джерарда. А потом происходит сделка… сорголимонное, соленофиговое, долбаноготовое… – Я не смог продолжать, пока не крикнул ветру: «Плюй плевок!», чтобы потрафить внезапному тику. Но брызги слюны, вылетевшие из моего рта, ветром отбросило мне же в лицо. – И тогда «Фудзисаки» становится известно, что кто-то крадет у них деньги, – договорил я, утирая слюну рукавом.

Джулия с отвращением посмотрела на меня. Похоже, я ее достал.

– Да, – снова кивнула она.

– И тогда Джерард подставил… Мистер Фингерфоун! Дядюшка Горькофоун! Джерард подставил Фрэнка и Ульмана, чтобы спасти свою шкуру.

– Именно такого мнения был Тони, – сказала Джулия, и лицо ее вновь замкнулось, а глаза искали далекий остров в океане.

– Должно быть, «Фудзисаки» обязала Джерарда в знак верности позаботиться об этом, – продолжал я. – И тогда Джерард нанял убийцу.

Вот тут-то в действие вступаю я, бессмысленная марионетка. Фрэнк Минна оставил нас с Гилбертом около «Дзендо» два дня назад потому, что ему было страшно, потому, что он не доверял Джерарду и хотел, чтобы кто-то стоял у него за спиной – пусть и на улице, но неподалеку. Кто-то близкий. Если дело обернется плохо, он призовет нас на помощь и быстренько поведает мне и Гилберту об обмане. Зато если дела будут обстоять благополучно, то он оставит нас там, где мы пребывали всегда, где были рождены пребывать – в полной тьме.