Сияние
Шрифт:
Отец не отвечал, но я не унимался:
— Так крещеный или нет?
— Кто бы знал, — вздохнул он, делая поползновение вернуться к работе.
Однако ж я распалялся все сильнее:
— Как можно этого не знать?
— Если выслушаешь меня, наверно, поймешь. — Отец крутанулся на стуле, сложил руки на коленях. — Я сам не понимаю и даже спрашивал у пастора Торлациуса. Когда трезвый, он твердит, что ты некрещеный. А выпивши утверждает обратное. Ты — самая настоящая богословская проблема. В один прекрасный день нас с тобой пригласили на свадьбу…
— Это было после смерти мамы?
— Почти все было после смерти Лауры. Почти все. Дело в том, что…
Он неопределенным жестом обвел комнату,
С годами как-то само собой получается, что водишь знакомство и с епископами, и с выпивохами. И вот однажды в проливной дождь эти два человеческих типа соединились в лице Гирдира Стефаунссона. Епископ Гирдир — ты уж будь добр, запомни это имя — сочетал браком (пообещав не вовлекать в это дело Бога) двух убежденных атеистов, Рагнхильд и Паудля Каурасон. Епископ Гирдир — человек добрый, великодушный, щедрый, все его любили, а потому Свана Якобсдоухтир, которая оказалась за столом его соседкой, была необычайно польщена. Меня усадили по другую руку от нее, а ты в коляске стоял наискосок у нее за спиной. Свадьбу играли в палатке, и от дождя земля внутри превратилась в грязное месиво, что заставило невесту и кой-кого из наиболее эмансипированных ее подружек разуться, снять платья и сидеть за столом в очаровательном неглиже. Иные гости тотчас сделали отсюда вывод, что присутствуют если и не на историческом, то безусловно примечательном бракосочетании.
Свана, человек надежный, всегда готовый услужить ближнему, взяла на себя обязанности виночерпия при епископе Гирдире, а потому вновь и вновь говорила с лукавой улыбкой:
— Позвольте наполнить ваш бокал, епископ!
Епископ Гирдир с большим удовольствием смотрит, как она тянется за бутылкой, поэтому он кивает, благодарит и пьет, чтобы снова увидеть движение гибких рук.
— Сказать по правде, я впервые сижу рядом с епископом, — признается Свана, раскрасневшаяся от спиртного.
— Да и я тоже впервые… я хочу сказать, впервые сижу рядом с…
— Секретаршей. Маленькой захмелевшей секретаршей, — улыбается она. И неожиданно добавляет: — Похоже, вы мне льстите, епископ.
— Зови меня Гирдир, маленький захмелевший Гирдир, — говорит епископ.
Вот за такой приятной беседой шел обед, и в конце концов Гирдир здорово опьянел. Как и большинство гостей. Во главе стола сидела новобрачная и по щедрости натуры кормила тебя грудью, а епископ, не сводя тяжелого взгляда с живительных сосудов, осушил очередную рюмку, чего ему делать не стоило. Окошко реальности с громким стуком захлопнулось, время сжалось до четырех-пяти узнаваемых мгновений, и, когда новобрачная Рагнхильд вдруг встала и устремилась в уборную, она передала тебя, Пьетюр, ближайшему соседу, а тот в свою очередь передал тебя дальше, словно ты был горячим блюдом, предложенным по третьему разу и никому уже не нужным. Таким манером ты очутился у епископа. Надо, пожалуй, сказать, что и я к тому времени был не слишком трезв. Но когда младенец попадает в руки епископа, тот знает, что делать. В простоте душевной я было подумал, что он держит тебя на руках исключительно от добросердечия, мне в голову не приходило, что в этот самый миг ему на глаза попалась хрустальная чаша с еще не выпитой жидкостью. Ассоциации не заставили себя ждать, и он жестом призвал застолье к молчанию.
— Пошли слово Твое и Дух Твой, дабы тот, кто крещается ныне этой водою, был очищен от скверны греха. Давайте же в христианской любви принесем это дитя к Спасителю нашему, Иисусу Христу, и помолимся от всего сердца, чтобы Он принял его и даровал ему милость Свою и благословение. Нарекаю тебя… Нарекаю тебя…
Гирдир умоляюще обвел взглядом собравшихся,
— Это же Халлдоуров Пьетюр!..
И епископ Гирдир, возвысив голос, произнес:
— Нарекаю тебя Пьетюром Халлдоурссоном, — обмакнул пальцы в хрустальную чашу и пуншем начертал крест у тебя на лбу. Тут я вроде как протрезвел. А может, и нет. Словом, я встал и выхватил тебя у епископа.
— Черт побери, Гирдир, что ты тут выдумал? Это же киднеппинг! Похищение ребенка! Отменяй свое крещение, а не то…
Прости, сынок, что я так поступил… Нет, все-таки надо тебе рассказать. Тот поступок тяготил меня, рассказать о нем — огромное облегчение: со злости я пихнул епископа, он рухнул как подкошенный и, падая, опрокинул хрустальную чашу, содержимое которой вылилось ему на лицо. Он лежал в грязи, а я — тебя я отдал Сване — стоял на коленях подле него и кричал: «Отменяй! Отменяй!» — но Гирдир отключился, а Свана, мало сведущая в богословии, потрепала меня по щеке и сказала:
— Это ведь была шутка.
Тут я вовсе впал в отчаяние, так как подумал, что крестить в шутку нельзя, особенно если ты епископ.
— Он ведь может стать таким, мой сынишка! — кричал я.
Гирдир очухался, сел в грязи, утер лицо.
— Кем это «стать»? — спросил он.
— Как кем? Христианином.
— Кто?
— Мой сын, вот кто.
— Твой сын? А разве это опасно?
— Конечно, ведь тогда мы попадем в совсем другую ситуацию! — кричал я, потому что очень боялся, как бы тебя в самом прямом смысле не поместили куда-нибудь в другую ситуацию. — Это было крещение или нет? Ты помнишь? — Я хорошенько встряхнул Гирдира.
— Да помню, помню, не помню только, что это было.
— Господи, Гирдир, я должен знать. Если сам священник не помнит, что сделал, вряд ли это можно считать крещением. Ну, говори!
Тут Свана Якобсдоухтир, вечно прекрасная Свана, подошла к нам и поднесла к губам Гирдира рюмку вина. Засим у него в мозгах, похоже, установилось равновесие, он покачал головой, шарики-ролики стали на свои места, началось что-то вроде мыслительной деятельности.
— Н-да, не так-то все просто. Если в этом… в этом акте… участвовала… вода, тогда, значит, крещение было. Я так думаю.
— Это был пунш.
— С водкой, — вставил кто-то.
— А по-моему, с ромом, — сказал кто-то еще.
— Кто готовил это зелье? — гаркнул я.
— Она ушла домой, — услужливо сообщили мне. — Но бутылки где-то здесь.
Гирдира поставили на ноги, попробовали счистить грязь с пиджака. За занавеской обнаружилась целая батарея бутылок: вино, водка, ром, минеральная вода, кока-кола, — поди найди. Епископ тяжело вздохнул:
— Боже мой, Боже мой… Шведский богослов Аулен был совершенно прав: таинства как благостыня оказываются сопряжены с очевидными рисками, которые связаны с внехристианскими аспектами самой идеи таинства. Вера не соотносит Господню милость с какими-либо особенными условиями. Когда спрашивают, суть ли таинства символы или реальные божественные деяния, — то с точки зрения веры сама постановка вопроса вводит в заблуждение. Здесь перед нами как, так и, а равно и.
— Если ты еще раз скажешь как-так-и, Гирдир, я за себя не ручаюсь, чертов ты епископ. Либералы окаянные. — Я взмахнул бутылкой тоника перед его усталой физиономией. — Это что — чистая вода или нет?
Но ответа я не услышал.
Пока отец рассказывал, на Скальдастигюр зажглись фонари, сумерки мало-помалу укрыли стены теплой шубкой из охры и синевы. Видимо я до сих пор оставался богословской проблемой, потому что отец даже не подумал вернуться к работе, а наклонился ко мне поближе и сказал: