Скачу за радугой

Принцев Юзеф Янушевич

Аркадий Семенович увидел Генку, взмахнул короткими ручками и, захлебываясь, залопотал, как рассерженный индюк:

— Что вы мне говорите? Какое недоразумение? Вы видите, кто это? Это — Орешкин. Где Орешкин — там скандал! Вы его задержали, Иннокентий Савельевич? И правильно сделали! Будем оформлять через милицию. И не уговаривайте меня! Все!

Генка

слушал его и никак не мог сообразить, кто такой Иннокентий Савельевич, который его задержал. Потом понял, что это дядя Кеша. Тот, по-прежнему не глядя на Генку, сказал:

— Не задерживал я его… Сам столбом стоял.

— Испугался! — подхватил Аркадий Семенович. — Естественно! Еще не так испугается. Ай-ай-ай! До чего ты дошел, Орешкин!

— Вот что! — решительно вмешался Вениамин. — Пусть он идет. Я вам сейчас все объясню.

— Что вы мне объясните? — махал руками Аркадий Семенович. — Я что, не вижу? Это же кража!

— Иди, Гена, — твердо сказал Вениамин и обернулся к Аркадию Семеновичу. — Найдет его милиция, если надо будет. Никуда он не денется. — И опять повторил: — Иди.

Генка медленно пошел по двору. Проходя мимо крыльца, на котором сидел дядя Кеша, остановился, хотел что-то сказать ему, но тот отвернулся, делая вид, что ищет, обо что погасить окурок, и Генка пошел дальше.

Веня потянул Аркадия Семеновича за рукав, отвел подальше, к сарайчику, и доверительно сказал:

— Аркадий Семенович, ребята не виноваты. То есть они, конечно, виноваты, но, если разобраться, то виноват я, а они не очень виноваты.

— Благодарю за объяснение! — иронически хмыкнул Аркадий Семенович. — Вы думаете, я что-нибудь понял?

— Нам нужны доски! До зарезу! Для очень хорошего дела! Для настоящего дела, понимаете?

— Это же не горбыль. Это не дранка. Это семидюймовка. Я вырвал этот лес буквально из-под земли. А вы его тащите на какие-то цацки! Зачем вам семидюймовка? Вы что, строите себе дачи?

— Я больше ничего не могу сказать. Дал слово! Но вы поверьте мне, Аркадий Семенович! Это очень доброе дело!

— И вам нужна обязательно семидюймовка? — не успокаивался завхоз.

— Не обязательно! — улыбнулся Вениамин. — Но ведь они не знали.

— Все они знают! — фыркнул Аркадий Семенович. — Рядом лежал горбыль. Так горбыль они не берут, а тянут отборный лес. Зачем вам доски?

— Я дал слово, Аркадий Семенович! — прижал руки к груди Вениамин.

— Я спрашиваю — не для чего, а зачем? — опять рассердился завхоз. — На крышу, на стену, на пол?

— Нары надо сбить.

— Нары? — удивился Аркадий Семенович. — Вы что, сами себе тюрьму строите? Кому в наше время нужны нары?

— Аркадий Семенович! — засмеялся Вениамин.

— Я же не спрашиваю. Я высказываюсь. Имею я право на собственное

мнение или нет?..

— Имеете.

— Так вот, — торжественно сказал завхоз. — Горбыль вам не подойдет. Семидюймовку я вам не дам. А тес я вам дам! От разобранного сарая. Присылайте детей.

— Ничего не получится! — вздохнул Вениамин.

— Почему?

— Надо, чтоб вы не знали.

— Чего? Где лежит мой тес? Что вы мне шарады загадываете?!

— Вы не должны видеть, когда они его возьмут.

— Ну, хорошо… Я сложу доски за кухней и скажу, что это для ваших мальчиков.

— Не надо ничего говорить.

— А если они опять попадутся?

— Пусть только попробуют! — пригрозил Вениамин. — И спасибо вам большое, Аркадий Семенович!

— Вы же знаете… Для хорошего дела… — По голосу было слышно, что завхоз улыбается. — Но зачем вам нары, слушайте? Возьмите лучше два столба и поставьте качели! Это идея, а?..

— Качели в следующий раз! — уверил его Вениамин и заторопился: — Пойду к мальчишкам. Только, Аркадий Семенович… Про сегодняшнее никому. Ладно?

— Что с вами поделаешь! — вздохнул завхоз. — Но зачем вам все-таки нары?

Вениамин рассмеялся и, включив фонарик, быстро пошел через хоздвор к дачам.

Темные фигуры мальчишек маячили у крыльца. Они ждали Генку. В спальне поднимать шум не годилось, и перехватить его решили на подходе. В случае, если Генка придет с Вениамином, разговор пришлось бы перенести на завтра, но ответить ему все равно придется.

Генка пришел один. Он знал, что ему предстоит, но увиливать от прямого разговора не собирался. Еще издали увидел он стоявших у крыльца мальчишек и, не замедляя шаг, направился к ним.

— Ну? — остановился он перед Тяпой.

Какая-то отчаянная решимость переполняла Генку. Он готов был драться с ними со всеми, выслушивать самые обидные слова. Ему казалось, что ничего хуже того, что с ним уже случилось, произойти не может.

— Ты не очень… — сказал Тяпа. — Донукаешься!

— Бить будете? — усмехнулся Генка.

— Следует, — угрюмо заметил Конь.

— Давайте! — согласился Генка. — Кто первый? Ты, Конь? Или все на одного?

— С этим успеется, — вмешался Пахомчик. — Поговорить нужно.

— Поговорим, — кивнул ему Генка.

Но все молчали. Молчание было враждебным. Генка чувствовал это, но не сделал даже попытки к примирению. Он тоже стоял и молчал.

— Ты что же это?.. — заговорил Конь. — Нарочно меня толкнул. И доску уронил нарочно! Скажешь, нет?

— Нарочно, — ответил Генка.

— Слыхали? — растерялся Конь.

И опять нависло тяжелое молчание. Слышно было, как дышит Тяпа и нетерпеливо переступает с ноги на ногу Конь.

— Наговаривает он на себя… — неуклюже попытался вступиться за Генку Пахомчик. — Не мог он нарочно.