Скала прощания
Шрифт:
Утварт выступил вперед, звякнув пряжками на сапогах. Он вонзил острие своего кривого меча в пол.
— Тогда — вызов, — произнес он. — Бьемся насмерть. — Он взглянул на Джулой, и выражение его лица стало настороженным. — Воршева, дочь марч-тана — награда за победу. — Повернувшись к принцу, он вытащил свой меч из доски. Кривой клинок выдернулся легко, как перышко. — Вызываю. Я вызываю.
Глаза Джошуа были жесткими, когда он произнес сквозь разбитые губы:
— Господь слышит.
Деорнот смотрел на распухшее лицо принца.
— Утром?! —
— Дается возможность, — сказал Джошуа, и сильно закашлялся.
— Какая возможность? — горестно спросил Деорнот. — То, что однорукий человек, избитый накануне в кровь, может утром подняться и победить гиганта? Милостивый Эйдон, если б только попался мне в руки этот змей Фиколмий!
Единственным ответом Джошуа был лишь кровавый плевок в грязь.
— Принц прав, — заметила Джулой. — Это шанс. Что-то лучше, чем ничего.
Колдунья вернулась в загон, чтобы ухаживать за принцем. Стражники поспешно уступили ей дорогу: по лагерю уже шептались о ее способностях. Дочь Фиколмия не пришла с ней: ее заперли в отцовской повозке, где она пропивала слезы гнева и печали.
— Но у тебя же было преимущество, — сказал Деорнот колдунье. — Почему ты не нанесла удара тогда же? Почему ты допустила, чтобы он прислал стражу?
Желтые глаза Джулой сверкнули в свете факела.
— У меня не было никакого преимущества. Я однажды уже сказала тебе, рыцарь Деорнот, что я не знаю военной магии. Я выбралась из этого ограждения — да, но остальное было сплошным блефом. А теперь, если ты перестанешь обсуждать то, что недоступно твоему пониманию, я смогу применить свои настоящие способности в деле. — Она переключила свое внимание на принца.
Как ей удалось выбраться из ограждения? Деорнот все не мог этого понять. Минуту назад она бродила у дальнего конца ограды, и вот ее уже как не бывало.
Он потряс головой в недоумении. Но спорить бесполезно. Он тронул Джошуа за плечо.
— Если я чем-нибудь могу помочь, мой принц, только скажите. — Он упал на колени, потом быстро глянул на колдунью. — Я приношу извинения за свои необдуманные слова, валада Джулой.
Она что-то буркнула в ответ. Деорнот встал и удалился.
Остальная изнуренная компания сидела у другого костра. Тритинги, в которых все же было немного сострадания, дали им хвороста и прутьев. Они не были лишены милосердия, но они не были и глупы: подобное топливо могло дать тепло, хоть и скудное, но не могло быть использовано как оружие, как, например, горящая головня. Мысль об оружии навела его на размышления, пока он сидел между Сангфуголом и отцом Стренгьярдом.
— Так подло это не должно закончиться, — сказал он. — Вы слышали, что случилось с Джошуа?
Стренгьярд заломил тонкие руки.
— Они необразованные варвары, эти жители степей. Мать Элисия, я знаю, что все люди равны перед
Сангфугол приподнялся, поморщившись от боли в ноге. Каждый, кто знал его раньше, был бы поражен: лютнист, который всегда был необычайно тщательно ухожен и щеголеват порой до смешного, теперь выглядел оборванным, грязным и запущенным бродягой. — Если Джошуа погибнет? — спросил он тихо. — Он мой господин и я люблю его, наверное, но если он умрет, — что же будет с нами?
— Если нам повезет, мы останемся на положении рабов, — сказал Деорнот, слушая собственные слова, как будто произносимые чужими устами. Он ощущал полную опустошенность. Как могло все дойти до этого? Год назад мир был упорядочен, прочен. — Если же нам не повезет… — продолжил он, но не закончил мысли, да это и не нужно было.
— Хуже всего придется женщинам, — прошептал Сангфугол, оглядываясь на герцогиню Гутрун, которая держала на коленях спящую Лилит. — Эти люди — грубияны, не ведающие Бога. Вы видели, какие шрамы они себе наносят?
— Изорн, — неожиданно позвал Деорнот. — Подойди, пожалуйста.
Сын герцога Изгримнура перебрался к нему.
— Мне кажется, — сказал Деорнот, — нам следует как-то подготовиться к завтрашней битве Джошуа.
Стренгьярд встревоженно поднял голову.
— Но нас так мало… полдюжины среди тысяч.
Изорн кивнул. Легкая усмешка промелькнула на его широком лице.
— По крайней мере, мы сможем выбрать, как умереть. Я им не отдам свою мать. — Улыбка исчезла. — Клянусь Узирисом, я сам убью ее.
Сангфугол посмотрел на них, как бы ожидая свидетельств того, что они пошутили.
— Но у нас нет оружия! — зашептал он настойчиво. — Вы с ума сошли? Может быть, мы сможем остаться в живых, если ничего не будем предпринимать, но если мы взбунтуемся, то уж точно умрем.
Деорнот покачал головой.
— Нет, лютнист, если мы не станем бороться, то мы еще меньше останемся людьми, чем если нас убьют или не убьют. Мы будем хуже собак, которые, по крайней мере, разрывают медвежье брюхо, когда он их убивает. — Он переводил взгляд с одного лица на другое. — Сангфугол, — сказал он, наконец, — нам нужно составить план. Почему бы тебе не спеть, чтобы кто-нибудь их этих пастухов не вздумал побродить вокруг нас и послушать, о чем мы говорим?
— Как это спеть?
— Спой какую-нибудь длинную, нудную песню о достоинствах тех, кто сдается без боя. Если она кончится, а мы все еще разговариваем, затяни ее снова.
Лютнист был всерьез обеспокоен.
— Но я не знаю такой песни.
— Тогда сочини, певчая птичка, — рассмеялся Изорн. — Мы так долго были лишены музыки! А если нам завтра умирать, так хоть сегодня поживем.
— Тогда, пожалуйста, включите в свой план, — заявил Сангфугол, — что я предпочитаю вообще не умирать. — Он слегка выпрямился и начал напевать, пытаясь подобрать слова. — Мне страшно, — вымолвил он наконец.