Скала прощания
Шрифт:
Охваченный одиночеством, даже несмотря на сонное бормотание стража неподалеку, он вдруг заплакал. Он плакал тихо, стыдясь этой немужественной слабости, но не мог сдержать поток слез так же, как не смог бы поднять на плечах гору Минтахок.
Саймон и Хейстен пришли в Чидсик Уб-Лингит в час, указанный Джирики: час после рассвета. Мороз усилился. Лестницы и ременные мосты раскачивал холодный ветер, на них никого не было видно. Каменные переходы Минтахока стали еще более коварными, чем обычно, так как их покрывал местами тонкий слой льда.
Когда
Тролли вокруг них были наряжены, многие надели ожерелья из резной кости, черные волосы женщин украшали гребни из черепов, птиц и рыб. Мужчины и женщины передавали друг другу бурдюки с каким-то горным горячительным напитком и жестикулировали, прикладываясь к нему. Хейстен неодобрительно наблюдал за всем этим.
— Я уговорил одного из них дать мне попробовать, — сказал страж. — На вкус как лошадиная моча, не лучше. Чего бы я не дал за каплю пирруинского красного!
В центре зала, прямо у рва с незажженным маслом, Саймон и Хейстен обнаружили четыре табурета, искусно вырезанных из кости с сиденьями из натянутой кожи, которые стояли перед пустым помостом. Так как суетливые тролли уже удобно расположились повсюду, оставив эти четыре сиденья свободными, чужаки догадались, что два из них предназначены им. Не успели они усесться, как окружавшие их йиканукцы встали. Раздался странный звук, отражавшийся от стен кратера, — торжественное глухое песнопение. Непонятные канукские слова в море этих звуков казались плавающими обломками, возникающими над волнами и снова ныряющими в пучину стенаний. Звук был необычным и тревожащим душу.
На мгновение Саймону показалось, что эти песнопения как-то связаны с его и Хейстена появлением в пещере, но темные глаза собравшихся в зале были устремлены к двери в дальней стене.
Через эту дверь появился, наконец, не хозяин Йиканука, как ожидал Саймон, а фигура еще более экзотическая, чем окружавшие его. Вошедшим был тролль, судя по росту. Его маленькое мускулистое тело было так натерто маслами, что блестело в свете ламп. На нем была кожаная юбка с бахромой, а лицо скрывала маска из бараньего черепа, украшенная нарядной резьбой и отполированная так, что казалась филигранной белой корзинкой вокруг черных глазниц. Два огромных витых рога, выскобленных почти до прозрачного состояния, возвышались над его плечами. Мантия из белых и желтых перьев и ожерелье из черных полированных когтей колыхались под костяной маской.
Саймон не знал, является ли он священником, танцором или глашатаем, возвещающим явление королевской четы. Когда он топнул своей блестящей от масла ступней, толпа восторженно взревела. Когда же он коснулся кончиков рогов, а затем поднял ладони к небу, тролли замерли и быстро возобновили свое торжественное песнопение. В течение нескольких минут он скакал по помосту, причем делал это старательно, как бы выполняя серьезную работу, а потом остановился, прислушиваясь. Еще четыре фигуры появились в дверях: трое ростом с троллей, и один, возвышавшийся над ними.
Бинабика и Слудига провели вперед. По одному троллю-стражнику стояло с каждой стороны, причем острия их пик были
— Держись, парень. Они пройдут мимо нас. Повремени. Не устраивай представления для этого сброда.
Как тролль, так и риммерсман сильно похудели с тех пор, как Саймон видел их последний раз. Лицо Слудига в пышной бороде покраснело и шелушилось. Бинабик был бледнее, чем раньше, его когда-то загорелая кожа стала похожей на тесто, глаза ввалились, окруженные тенями.
Они шагали медленно, голова тролля была опущена, Слудиг же с вызовом огляделся и мрачно улыбнулся, заметив Саймона и Хейстена. Остановившись у рва, образовавшего внутреннее кольцо, риммерсман протянул руку и потрепал Саймона по плечу и тут же рыкнул от боли, когда страж ткнул его копьем в руку.
— Был бы у меня меч, — пробормотал Слудиг, ступив вперед и неохотно опустившись на один из табуретов. Бинабик занял другой, с краю.
— Тут одним мечом не обойдешься, приятель, — прошептал Хейстен. — Они маленькие, но крепкие. Посмотри, сколько их тут, проклятых.
— Бинабик! — горячо проговорил Саймон, наклоняясь через Слудига. — Бинабик! Мы пришли за тебя вступиться!
Тролль поднял голову, и на миг показалось, что он готов заговорить, но выражение его глаз было далеким. Он еле приметно качнул головой, затем снова уставился на пол кратера. Саймон почувствовал, как внутри у него нарастает гнев. Бинабик должен бороться! А он сидит, как старая кляча, ожидая убоя.
Нарастающий гул возбужденных голосов внезапно смолк. Еще три фигуры возникли в дверях и медленно двинулись вперед: Охотница Нунуйка и Пастырь Вамманак в полном церемониальном одеянии — в мехах, с украшением из кости и шлифованных камней. Еще одна фигура следовала за ними — молчаливая, мягко ступающая молодая женщина-тролль. Ее большие глаза ничего не выражали, а губы были сжаты в прямую линию.
Она окинула беглым, как бы невидящим взглядом табуреты и отвернулась. Тролль с бараньими рогами сопровождал пляской шествие троицы, пока они не достигли помоста и не уселись на диван из кожи, покрытый мехами. Незнакомка уселась прямо перед королевской четой, но на ступеньку ниже. Скачущий герольд — или кем он там был, Саймон никак не мог решить, — сунул тонкую свечку в одну из настенных ламп, а потом коснулся ею масляного круга, который тут же вспыхнул. Пламя побежало по кругу, за ним стлался черный дым. Через минуту дым рассеялся, поднявшись к потолку. Те, кто был рядом, оказались в огненном кольце.
Пастырь наклонился вперед, подняв свое крючковатое копье, и махнул в сторону Бинабика и Слудига. Пока он говорил, толпа снова запела, пропела несколько слов и замолкла, но Вамманак продолжал говорить. Его жена и молодая женщина смотрели перед собой. Взгляд Охотницы показался Саймону далеко не сочувствующим, скорее враждебным. Чувства остальных определить было сложнее.
Речь продолжалась некоторое время. Саймон уже начал подозревать, что властители Йиканука нарушили обещание, данное Джирики, когда Пастырь замолчал, махнул пикой в сторону Бинабика, затем сердито взмахнул в сторону его товарищей. Саймон взглянул на Хейстена, который поднял брови, как бы говоря: посмотрим, что будет.