Скалолазка. Трилогия
Шрифт:
Я осмотрела стенки пещеры, глянула под ноги и заметила шесть выступающих квадратных камней, расположенных в ряд. Этакие древние педали.
– На один из камней нужно нажать, – предположила я.
– Ты лучше глянь на потолок, – сказал Леха.
Я посмотрела вверх.
Над нашими головами покоилась целая груда не скрепленных раствором булыжников. Они удерживались только за счет того, что тесно прижимались друг к дружке.
– Мне почему-то кажется, – произнес Овчинников, – что, если мы выберем не тот камень, нас завалит
– Значит, только одна попытка, – заключила я.
На противоположной стене по обе стороны моста были нарисованы шесть символов: бык, роза, орел, лилия, змея и оливковая ветвь. Косые лучи, падавшие сверху, позволяли их разглядеть.
Шесть символов в ряд – шесть педалей под нашими ногами. Нужно выбрать один и наступить на соответствующий камень.
– Думаю, что это орел, – сказал Овчинников.
– Почему? – удивилась я.
– Ну… мне так кажется.
– Нет. Орлы в символике государств и царей стали появляться в Средние века. На Крите культовым животным был бык…
Леха едва не нажал на самый крайний слева камень. Я вовремя успела оттащить его.
– С ума сошел? Сначала дослушай…
Леха виновато посмотрел на меня.
– На самом деле речь здесь не о культе. Гомер говорит, что мост опустится только для царя. Имеется в виду Герос – критский царь. Его символом считалась лилия.
Я занесла ногу над четвертым камнем.
– Может, ты отойдешь? – спросила я. – Лучше одному погибнуть, чем обоим.
– Чтобы я пропустил самое интересное?
Леха не собирался уходить. Не хотел бросать меня. Милый…
Я наступила на камень. Скрежеща, он ушел в пол вместе с остальными, и все стихло. Я втянула голову в плечи, Леха с тревогой глядел на потолок. Ущелье вздрогнуло.
Мы оба вскрикнули, предположив, что булыжники сейчас посыплются на нас. Но этого не произошло, зато вдруг пропали солнечные лучи. Невидимые механизмы привели в действие заслонки, которые закрыли световые окна. Все погрузилось во тьму.
Что-то заскрипело, затем вспыхнул один луч, осветивший лилию на противоположной стене.
Несколько секунд мы ждали, потом камень с цветком медленно ушел в стену. Зазвенели невидимые цепи, и мост опустился к нашим ногам.
Взвилась тысячелетняя пыль. Через ее облако мы с Алексеем поспешили на другую сторону ущелья.
Еще на середине пути я заметила в стене замурованный проем. Поднятый мост скрывал его.
Мы приблизились к проему. Я смахнула паутину с кладки.
На одном из древних кирпичей сохранился оттиск размером с ладонь – печать в виде двойной секиры, на лезвиях которой виднелись несколько иероглифов.
– Двойная секира – символ царя Крита, – объяснила я и прочитала надпись: – «Запрещаю… вскрывать или взламывать… могилу убийцы…»
– Почему убийцы? – спросил Алексей.
– Герос считал юношу Эндельвара виновным в гибели своей дочери Астелии… – Я размахнулась молотком. –
После пятого или шестого удара первый камень вылетел из кладки. Что-то пшикнуло – это вырвался из гробницы замурованный воздух тысячелетий.
Дело пошло веселее, и вскоре мы прорубили люк – достаточный, чтобы пролезть в него.
Протиснулись внутрь, я включила фонарь.
Тоннель уводил вверх. Шагов через двадцать подъема мы оказались в небольшом зале.
– Вот она – гробница Эндельвара, – произнесла я, ступив через порог.
Глава 7
Развязка
Мощности фонаря не хватало, чтобы осветить все помещение. Овчинников достал зажигалку и запалил пару древних факелов, воткнутых в стены. Мерцающий свет и смолянистый запах окружили нас.
Все-таки не зал, а тупик с неровными сводами и скошенными стенами. В одном из углов стояли плошка и кувшин из обожженной глины. Паутина укутала их, словно привязала к стене.
Первое, что поразило меня, когда глаза привыкли к полумраку, – это десятки девичьих ликов на стенах. Точнее, множество изображений одного и того же лица.
Астелия!
Рисунки поблекли от времени и частично стерлись, но сохранили одухотворенность и красоту девушки, искусно переданные художником.
Возле одного из ликов, незаконченного, сидел, сгорбившись, мертвец, которому было несколько тысяч лет.
Кожа на нем высохла, обнажились ребра. Кости ладони лежали на изображении, словно Эндельвар перед смертью ласкал лицо возлюбленной.
Волнение переполнило мою грудь.
Заточенный в пещере Эндельвар рисовал только свою избранницу, жил воспоминаниями о ней и умер у ее портрета.
– Бедняга! – прошептала я, всматриваясь в юношу. – Боже мой!
Я сразу вспомнила странности наскальной картины на побережье Эгейского моря. Мне тогда показалось, что художник ошибся при передаче пропорций парившего человека, изобразив слишком большую голову и чересчур длинные предплечья.
Нет, художник ничего не преувеличил.
И прав был Карл Вайденхоф!
Я встала перед скелетом на колени.
Даже я, неспециалист в антропологии, видела, что череп Эндельвара вытянут в верхней части, здорово отличается от обычного человеческого. Глазницы больше, нижняя челюсть совсем не выражена, лицо сужается к подбородку. Кости предплечий действительно намного длиннее, чем у землян.
Такие деформации костной системы нельзя объяснить генетическим уродством.
– Юноша был прелюдием! – прошептала я. – Наверное, последним представителем цивилизации, которая покинула планету… Инородный юноша полюбил человеческую девушку, дочь царя. И сохранил это чувство до самой смерти… Становится понятен гнев Героса. Минойский царь не мог допустить брака единственной наследницы с чужаком. Эндельвара, наверное, считали уродцем. Боже, как это грустно…