Скаутский галстук
Шрифт:
— Ерунда, — сердито сказала Юлька.
— Не ерунда, а правила… Но вообще-то на войне ими можно пренебречь.
— Тем более, что у нас есть комсомолка, — напомнил немного лукаво Гришка, глядя на сестру.
— Хорошо, — со строгой торжественностью сказала Зинка, оглядывая нас. — Кто-нибудь хочет что-нибудь сказать о Саше Казьмине? Может быть, у кого-то есть возражения против его приёма в пионеры?
— Я хочу сказать, — подал голос Женька. — Если не принимать таких, как Сашка, то кого тогда и принимать, —
— Верно, — кивнул я. — Я хочу сказать… Сашка — в общем, он меня из могилы вырыл. Он настоящий человек… — мне стало немного неудобно за то, что я обманываю всех, но я продолжал: — У меня стаж хороший, можете поверить. Я за Сашку.
— Да никого против нету, — сказал Рэм. — Женька правильно сказал — если не Сашку, то кого…
— Ясно, — Зинка кивнула. — Обещание знаешь?
— Знаю, — Сашка побледнел, я раньше и не думал, что у него есть веснушки, а сейчас они выступили чёрными точками, штук по пять с каждой стороны носа.
— Так. Дай сюда галстук… — Зинка приняла красный треугольник и разостлала его на ладонях. Сашка сглотнул и тихо, но отчётливо начал говорить:
— Я, Казьмин Александр Михайлович, вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия, всегда выполнять Законы пионеров Советского Союза…
Зинка молча повязала галстук на шею Сашки, под воротник гимнастёрки. Он отдал пионерский салют — и выдохнул.
— Поздравляю, — кивнула Зинка и улыбнулась…
…Суше не стало. Мы устроились в кучку полусидя под тем местом, где меньше всего капало и постарались минимизировать соприкосновение кожи с воздухом. Юлька привалилась к моей спине, Женька устроился головой на плече, а сам я улёгся на плечо Сашки.
«Я, Шалыгин Борис, вступая в ряды скаутской дружины имени Лёни Голикова, клянусь выполнять все законы и обычаи русских скаутов, быть верным Родине, знамени дружины и своим товарищам в её рядах, памяти тех, кто был отважен и будущему тех, кто придёт за мной. Совесть, храбрость и честь. Да поможет мне Бог.»
Я повторил это про себя и пальцами ощупал галстук под курткой. А потом вслух сказал негромко:
— Да поможет нам Бог…
…Утром дождь всё ещё шёл. Просветов не наблюдалось. С неба сыпалась мразь, при виде которой больше всего хотелось залезть в кровать, под одеяло, и не высовывать оттуда носа. Мы залезли в какую-то низину и шагали по ней — при каждом шаге вода с чёрными пузырьками поднималась до щиколотки. Когда я уже начал думать, что эта дрянь не кончится никогда, низинка вдруг превратилась в заливчик лесного озера с чёрной водой, подёрнутой у берегов ряской.
В принципе, если кто не знает, в немецких тылах на нашей территории были деревни, где за всю войну ни разу не появлялись фрицы. Серьёзно, вообще ни разу. Но эта деревня была не из таких.
— Большие Угоры, — сказал Сашка — мы держались в кустах, потому что по воде болтались две лодки, а на длинном причале маячил немецкий солдат — отсюда было видно, как блестит его плащ. — До войны тут сельсовет был, а сейчас — кто его знает. Но немцы тут есть.
— Атакуем? — предложил Рэм. Сашка хмыкнул:
— А если их тут батальон?
— А нам не один пень? Постреляем и в лес уйдём.
Вообще-то это было резонно. Но Сашка, подумав, покачал головой:
— Нет уж. Давайте подождём и подумаем.
Долго ждать и думать не пришлось. Мы не успели найти на берегу более-менее нормальное место для отдыха (ха!), как возле кустов объявился рыбак — дедок в дерюжном плаще с долблёной лодки что-то удил, у его ног в лаптях лежала пойманная рыба. Нас он сначала в упор не замечал, да и когда увидел — особо не взволновался.
— Бог помощь, дедуля, — сказал Сашка дружелюбно. Дед кивнул. — Как ловится?
— А чтоб ему, — охотно ответил дед. — Не себе ловлю. Из деревни выходить запретили, да их благородие, чтобы ему повылазило, господин капитан Саари рыбу любит.
— Так у вас эстонцы стоят? — уточнил Сашка.
— И эстонцы, и наши полицаи, — продолжал дед хладнокровно. — Эстонцев по крайним домам двадцать человек — это по тем крайним, с бугра, и господин капитан в самом крайнем ночует. А полицаев пятеро, они в управе, в бывшем правлении, пьянствуют…
— А чего вам запрещают из деревни выходить?
— А партизан ловят, — дед посмотрел на нас равнодушными глазами. — Какие тут партизаны, к бесу? Так… с дури бесятся…
— А ты чего же, — Сашка сделал большие глаза, — так партизан и не видел?
— Я? — дед поплевал на приманку. — Тьфу… чтоб тебя с моего плевка разорвало… Не видал. Откуда тут партизаны?.. Поплыву я. Доброго дня…
— И тебе того же, дедуля, — кивнул Сашка. Дед отчалил с безразличным видом.
— Я могу отсюда фрица снять, — предложила Зинка. — Того. На мостках.
— Зачем? — Сашка присел и начал разуваться. — Вечера подождём и шумнём…
— Запрещают выходить, — буркнул я. — Плохо дело. Все сидят по местам, одни мы бежим. Так нас выследят и прихлопнут.
— Пусть попробуют, — сказал Олег, полируя затвор своего карабина.
— Дурак ты, Пан, — ответил я. — Они попробуют и сделают. Пора нам тоже на дно ложиться и назад. Быстрым маршем, пускай они гадают, куда партизаны делись.
— А ты не струсил ли, Шалыга? — прищурился Олег. Я передразнил его прищур и сказал: