Шрифт:
Нынче чудо-юдо, лихо огнедыщее, трехглавое, совсем с катушек съехало и прислало письмо гербовое с требованием ежегодную красавицу, положенную на жертвоприношение, за то, что свято блюдется сохранность прилегающих и собственно царских территорий,
Ну, отдать первую красавицу – еще куда ни шло. Этих красавиц, хоть пруд пруди, в каждом дворе штук по семь статных, фигуристых и волооких. Выступают себе, как павы, косы в обхват толщиной с кулак богатырский на грудь девичью перекидывают и томно поглядывают, видел ли кто. А вот с умницами – напряженка, надо сказать. Их не просто мало, их на перечет. Каждая записана в тайной царской книге, зашифрована секретным шифром и хранится, пуще сокровища какого. И строго-настрого всякой умнице наказано свой ум до поры до времени не показывать и при добрых людях не проявлять. Почему? Потому как это государственное достояние, а оное огласки не подлежит, а то, как налетят вороги, да предложат умнице-разумнице немыслимые условия, и пойдет в царстве-государстве полный разлад.
И как же в таких условиях определить, кого надобно на Черную гору вести и к Жертвенному дубу привязывать? Тут по старинке не получится действовать: клич пускать, да только ждать, пока девки друг друга будут калечить за право называться самой прекрасной. Если ж она умница, то соображать должна, что так просто
И так, и эдак нехорошо. И так, и эдак – против воли. Если не царя-батюшки, значит, лиха трехголового. И еще вопрос, кого ослушаться себе выгоднее, при здравом размышлении обоих – себе дороже.
Но пока староста размышлял, да голову ломал, пока советовался, то тайком, то при дверях открытых, за городские ворота вышла неприметная на вид девчонка. Так себе странница, за плечами – котомка жиденькая, на плечах кофтейка заштопанная, волос на голове на тощенькую косицу едва хватило, сарафанчик – не иначе из позапрошловековой коллекции, до последней нитки нафталином пропах, чуни на ногах, правда, крепкие, добротные, такие чтоб мозоли не натерли, и чтоб тепло было. И пошла девчонка прямо на Черную гору, села у Жертвенного дуба, достала из котомки огурец и грызть стала. Хорошо так грызла, хрустко, будто и не боялась вовсе, что пожалует сейчас чудо-юдо и заставит ответ держать. После огурца пирожок пожевала. После пирожка – яблочко наливное. Опустела котомка. Отряхнула ее девица, распустила завязки, да и свернула аккуратно, уголок к уголку, словно приберегла для случая.
Конец ознакомительного фрагмента.